Вопросы русской литературы выпуск 14/2007

История русской литературы

О. В. Корчевская
Владимир Набоков — прототип Вальдена в рассказе Зинаиды Шаховской «Пустыня»
Набоковиана Зинаиды Шаховской, писательницы русского зарубежья, обычно связывается с ее книгой «В поисках Набокова» (1979). Однако герой ее рассказа «Пустыня» (1973) писатель Вальден поразительно напоминает Владимира Набокова.
З. Шаховская — не просто исследовательница биографии и творчества писателя. Она была его свояченицей1, дружила и переписывалась с ним в 1930-е годы. В 1959 году их дружба прекратилась.

1 В 1927 году сестра 3. Шаховской Наталья вышла замуж за Николая Набокова, двоюродного брата писателя.

По версии Шаховской, Набоков «не узнал» ее на приеме после успеха «Лолиты» из-за ее критической статьи о нем «Набоков, или Рана изгнания» (1959). Снова о Набокове она напишет лишь в 1977 году. Это будет отклик на его смерть.
В период между 1959-м и 1977 годом З. Шаховская также обращалась к проблеме Набокова, избрав для этого жанр рассказа.
Цель данной статьи — во-первых, обосновать предположение о том, что прототипом Вальдена в рассказе «Пустыня» является Набоков и, во-вторых, выяснить место и значение этого рассказа в процессе осмысления Зинаидой Шаховской проблемы Набокова. Для этого сопоставим образ Вальдена с образом Набокова в мемуаристике и литературной критике З. Шаховской, выделяя не только черты сходства Вальдена с Набоковым, но и отличия между ними, подчеркивая то, что было вымышлено автором, что изменено, что преувеличено и т. д. Художественный жанр подразумевает использование обобщения, типизацию. Является ли Вальден типом писателя, к которому принадлежал и Набоков?
В основе сюжета рассказа «Пустыня» лежит тема охлаждения и оттаивания сердца человека. Герой, душа которого окаменела и оледенела под влиянием жены, после ее смерти вспоминает свою юношескую любовь и благодаря этому начинает оттаивать. Выбор такого сюжета, возможно, с моральной точки зрения не лучшим образом характеризует автора. Зинаида Шаховская, действительно, с предубеждением и неприязнью относилась к жене Набокова Вере.
В книге «В поисках Набокова» 3. Шаховская имплицитно противопоставляла гордой и холодной Вере невесту молодого Набокова Светлану Зиверт — живую, простосердечную девушку, от которой исходили тепло и радость. В этом увлечении Набокова 3. Шаховская видела один из ключей к судьбе писателя2.

2 Интересно, что в сохранении памяти об этом юношеском увлечении писателя и его популяризации участвовали также мать и брат Шаховской: у матери Шаховской была копия прощального письма Набокова к Светлане (находится в архиве Шаховской в Библиотеке Конгресса США), в 1983 году С. Зиверт обращалась с просьбой о посредничестве к Архиепископу Иоанну Сан-Францисскому (Шаховскому). Через него она передала письмо со сведениями о Набокове в Берлине профессору Джонсону [3].

По ее собственному признанию, встретив С. Зиверт3 вскоре после войны в Брюсселе, она как-то «невольно» подумала: «А что было бы, если бы...» [5, с. 41].

3 В то время уже госпожу Андро де Ланжерон, вдову.

Искусство, в отличие от истории, не только допускает, но и приветствует сослагательное наклонение. Шаховская уже использовала этот прием — в рассказе «Старость Пушкина» (1973), где попыталась представить, что было бы, если бы Дантес не убил Пушкина на дуэли и поэт дожил до старости. В рассказе «Пустыня» она пытается понять, изменилось бы что-нибудь в душе Набокова, если бы жена умерла раньше его?
Итак, чем же так поразительно похож Вальден на Набокова?
Само имя героя «Вальден» напоминает имя Набокова: Вальден — Влад(имир) Н. — В.Н. Как известно, Набоков любил зашифровывать собственное имя или инициалы в именах своих персонажей. Обнаруживается и связь между именами возлюбленных Вальдена и Набокова: Элла и Светлана. Элла — дериват имени Элеонора, а Элеонора — вариант имени Елена, которое в переводе с греческого означает «светлая» [4].
Совпадает возраст Вальдена и Набокова, как и время их юношеского романа: в 1973 году, во время выхода рассказа, Набокову было 74; его роман со Светланой Зиверт происходил в 1922-23 годах. О Вальдене мы узнаем, что «более пятидесяти лет назад», «двадцатилетним он расстался со своей шестнадцатилетней почти невестой» [6, с. 52].
Вальден изображен как «грузный большой человек со странно тонкими руками», «лысоватый», «дряблый». Набоков полысел и располнел в американский период жизни. Шаховская, встретив писателя через 20 лет после его переезда в США, отметила, что он «обрюзг» [5, с. 38]. И все-таки, в отличие от героя рассказа, Набоков все-таки не был «большим» и «грузным». Нельзя представить, чтобы он был «нарочито неряшливо» одет [6, с. 48].
Вальден живет в гостиницах, роскошных «склепоподобных палатах», окруженный «равнодушными и хорошо вышколенными слугами»; дома у него давно нет. Широко известно, что последние 16 лет жизни (1961—1977) Набоков прожил в роскошном швейцарском отеле «Монтрё-Палас» на берегу Женевского озера.
Однако больше всего Вальден напоминает Набокова как писатель и публичная персона. Вальден — мэтр, «великий и известный своей неучтивостью писатель» [6, с. 50]. Он любит ошеломлять читателей и собеседников, «раздражать их заковыристыми заявлениями»: «Моцарт — третьеразрядный тапер в провинциальном кино начала века», «Пушкин — что о нем говорить, поскольку в ясности своей он доступен любому дураку» [6, с. 51]. Набоков также любил будоражить людей своими эпатажными высказываниями: Достоевский — это третьесортный писатель «полицейских романов», «дешевый журналист и грубый комедиант»; Бальзак — «глыба гипса», произведения Конрада «предназначены для простаков» [5, с. 100].
В книге «В поисках Набокова» 3. Шаховская противопоставляет надменного и холодного Набокова американского периода живому и обаятельному Набокову, которого она знала в молодости. Тогда Набоков «смотрел на встречных и на встреченное со смакованьем гурмана перед вкусным блюдом и питался не самим собою, но окружающим» [5, с. 14]. Однако «в последние годы наблюдательность была оставлена без употребления, общение с “сырьем” — материалом для его творчества — прекратилось» [5, с. 55]. То же самое произошло с писателем
Вальденом, который «уже много лет предпочитал лица и предметы выдумывать, а не наблюдать» [6, с. 49].
В книге «В поисках Набокова» 3. Шаховская неоднократно упоминает об оледенении Набокова: в отличие от Набокова, «пламенное сердце Пушкина никогда не стало замороженным» [5, с. 69]; журналист газеты «Фигаро» Жерар Гильо, увидев Набокова на телеэкране, назвал его «оледеневшим человеком» [5, с. 44]. Шаховскую особенно волновало, насколько сам Набоков понимал происшедшую с ним метаморфозу. Утвердительный ответ на этот вопрос она нашла в его произведениях. В «Смотри, смотри, Арлекины» Вадим Вадимович так описал свою болезнь и ее лечение: «Маленький русский доктор сделал меня более сумасшедшим, чем я был. Это растопило хоть один клапан моего замороженного сердца (курсив мой. — О. К.)».
Художественный мир Набокова американского периода Шаховская описывает так: «В ледяной пустыне копошатся существа, не совсем очеловеченные. К персонажам, им созданным, Набоков относится безучастно, поэтому им не хватает души» [5, с. 101]. В книгах Вальдена тоже «участился элемент холода, льда», «ледяное стало его особым даром». Героями его книг стали «абстракции», чудовища. Уже «не интересуясь» своими персонажами и их «не любя», «Вальден любил в писательстве только тонкое словесное кружево, замысловатое словосплетение» [6, с. 53].
Ужаснее всего в произведениях Вальдена были женские образы — «ледяные змеи». В творчестве Набокова Шаховская также отмечает «увеличивающееся женоненавистничество» [5, с. 52]. По ее мнению, женщины у Набокова — это или тени, карикатуры без собственной яркой личности, или же у них нет теплоты и качеств души, как у Зины Мерц. Исключение составляет, пожалуй, только жена Лужина. Имплицитно в книге «В поисках Набокова» возникают две оппозиционные пары, соответствующие двум противоположным типам женщины в жизни и творчестве писателя: Вера Слоним-Набокова — Светлана Зиверт, Зина Мерц — жена Лужина.
Жена Вальдена, как и жена Набокова, играла в жизни мужа огромную роль, взяв на себя руководство социальной и материальной сторонами его жизни и фактически став его агентом по связям с действительностью. Жена Вальдена была кассиром и менеджером мужа. «Только ей читал он свои рукопией, только ее советам следовал, она подписывала контракты, правила гранки, возила его на автомобиле, заказывала ему одежду, билеты на самолеты, решала, кого он может видеть и кого видеть не должен» [6, с. 53].
Стейси Шифф, автор книги о госпоже Набоковой, утверждает, что в швейцарский период жизни она оберегала покой мужа, спасая его от поклонников, журналистов, издателей и внезапно расплодившихся набоковедов.
Шаховская же сравнивает такое «оберегание» с тем, как оберегает «зверь свою добычу» [6, с. 54]. Она обвиняет Веру Набокову в том, что та ограничила мир писателя, замкнула его в кругу семьи, лишила связи с людьми и реальностью. Эту мысль она развивает в «Пустыне»: «Твердо, под предлогом заботы о нем, об его освобождении от хлопот, она отняла от него участие в жизни, обессилила его» [6, с. 53].
Само мировосприятие героя напоминает набоковское. Большую часть текста рассказа занимает несобственно-прямая речь, что свидетельствует о том, что для автора было важно проникнуть в мысли и чувства героя, увидеть мир его глазами, понять, насколько он сознает происходящее с ним.
В повествовании от лица героя много эпитетов и сравнений, подчеркивающих особую чувствительность героя к анти- эстетической стороне окружающего его мира. Как известно, Набоков был особенно непримирим к пошлости, которая была для него антиэстетична. Вот каким Вальден увидел молодого филолога, исследователя его творчества Белла: «щупленький и длинноволосенький, в бархатных штанах и замшевой грязной куртке». Такие Беллы, по его мнению, были пропитаны «академической, неживой любознательностью», прочли «и Фрейда и Юнга», могли сравнить самое несравнимое (Чехова и Кафку) [6, с. 50]. Лакеи в столовой носятся, «как стаи мух», — окружающее раздражает его.
Но, словно переняв от Набокова такой взгляд на людей, автор точно так же смотрит на самого Вальдена — постоянно подчеркивает неприглядность его старости, развенчивает его как идола и кумира. Вальден — «грузный большой человек со странно тонкими руками, нарочито неряшливо одетый», у него «рыхлый живот». Белл уносит «облик лысоватого дряблого гения», как «женщина портрет возлюбленного или партизан портрет вождя» [6, с. 51].
В повествовании обращает на себя внимание отсутствие диалогической речи, свидетельствующее о закрытости героя, его погруженности в себя. Единственная фраза, которую он произносит за весь рассказ: «Да, я его жду», — в ответ на известие «грума» о приходе к нему посетителя. Встреча с Беллом представляет собой не беседу, а внешнюю по отношению к сознанию Вальдена картину. Герой карикатурно воспринимает Белла, слушает его с презрительной и насмешливой улыбкой и, не отвечая на его вопросы, насыпает ему «ворох необыкновенно острых и спорных изречений». Это напоминает «псевдоинтервью» Набокова швейцарского периода, в которых он являл журналистам и критикам «образ желчного, циничного денди, сознательно эпатирующего современников резкостью и безапелляционностью тона» [1].
Несколько раз в повествовании от лица Вальдена ясно различим голос рассказчика: он отмечает, что Вальдену «ив голову не пришло оставить Белла на обед», задается вопросом: «Сознавал ли Вальден», что его улыбка была презрительной и насмешливой «помимо его воли»?
Автора «Пустыни» интересовала возможность изменения героя, поэтому в повествование вводится мотив возрождения, обновления, оттаивания, который не характерен для художественного мира Набокова.
Воспоминание о молодости помогает Вальдену несколько иначе взглянуть на свою жизнь и творчество. И хотя настоящего переосмысления все-таки не происходит, но зато он перестает быть в восторге от самого себя: если раньше ему нравилось, когда его называли чудовищем4, то теперь это стало ему непереносимо.

4 Ср. с тем, как в разговоре с 3. Шаховской Набокова охарактеризовал И. Бунин: «Чудовище, но какой писатель!»

У него появляются вопросы, стремление к диалогу. Сначала с самим собой: «Как сказал Белл? В книгах его участился элемент холода, льда. Ледяное стало его особым даром, и вот сам он оледенел. Но оттаивать было больно и трудно. Смерть? Он перейдет из бытия в небытие, не заметив» [6, с. 54]. Затем возникает потребность увидеть другого человека, не быть одному. Вальден звонит, чтобы ему принесли минеральной воды, но заговорить с грумом не решается, не зная, «как начать». Он совсем разучился общаться. Он думает заплакать, но слезы не идут.
Интересно и неслучайно, что грум, с которым хочется заговорить Вальдену, — «итальянец или испанец»5.

5 Сама Шаховская нашла для себя в Андалусии еще одну родину. Там у нее была летняя дача. Вероятно, характерная для испанцев жизнь «логикой сердца», «жаром страстей» очень напоминала ей русский мир [7, с. 6].

Южане, как и русские, больше живут сердцем, а не рассудком. Этой открытости, общительности часто недостает рациональному Западу. Опять же неслучайно, что юношеская любовь Вальдена Элла — славянская девушка. Интересно, как думает об этом Вальден. Стань Элла его женой, она «готовила бы для него какие-то неудобоваримые блюда своей национальности, ни на что бы не жаловалась, легко переносила бы бедность и не замечала бы оскорблений, связанных с нуждой» [6, с. 52]. Так, по мнению Шаховской, Набоков оценивает главную особенность истинно русской натуры.
Для объяснения меняющегося настроения героя автор выбирает особое время и место действия. Из повествования можно догадаться, что события происходят в южном приморском городе Франции6.

6 Средиземноморье было особенно любимо 3. Шаховской, считавшей, что именно средиземноморская культура может смягчить грубый русский характер.

Именно там 50 лет назад Вальден расстался с Эллой. Сама местность вызывает у героя воспоминания о молодости. Роман с Эллой, единственное счастливое время в его жизни, связывается в памяти Вальдена с летом. Летом он и кончился. Здесь в угоду художественной целостности текста автор отступает от фактов: роман Набокова со Светланой Зи- верт был в Берлине и расстались они в апреле—мае 1923 года.
После расставания с Эллой в жизни Вальдена наступила зима, когда «сперва метелицей, затем метелью, потом бураном было сметено, отброшено все то, что дает человеку ощущение собственной жизни». И вот, «как подснежник после зимы (курсив мой. — О. К.), вернулась к нему забытая Элла» [6, с. 53—54]. Время действия рассказа, по всей видимости, — ранняя весна, когда зима борется с весной: «сезон еще не начался», бушует мистраль — сухой и холодный ветер, особенно часто дующий зимой.
Отметим, что действие происходит не сразу после смерти жены, а через шесть недель, то есть 42 дня. В учении церкви считается, что через 40 дней душа покидает этот мир. Для героя с этого начинается возможное возрождение к новой жизни. В конце рассказа он убирает со стола портрет жены, и «жуть святотатства» переходит «в странное, забытое, но родное чувство свободы» [6, с. 55].
Между Вальденом и Набоковым есть и коренное биографическое отличие: герой рассказа «Пустыня» не является русским эмигрантом. Но при этом Вальден, как и Набоков, — космополит, человек без национальности. В книге «В поисках Набокова» у 3. Шаховской на первом плане стоят взаимоотношения Набокова не с женой, а с Россией и Богом. Именно разрыв с Россией и измена Истине, а не влияние жены, по мнению писательницы, определили его судьбу и творчество.
Проблема Набокова — это проблема не только эмигрантов, но и художественного сознания эпохи модернизма и постмодернизма. 3. Шаховская в своей книге назвала Набокова последним представителем Серебряного века. По мнению 3. Г. Минц, творческую эволюцию пережили лишь те русские символисты, которые смогли выйти из рамок символизма: «ценой утраты иллюзии, выйти к миру, к реальности и истории, уйти от кружкового эзотеризма к народной и национальной проблематике, сменить наивную гордость “магов” смиренным, по словам Блока, “ученичеством <...> у мира”» [2].
В. Набоков не преодолел, да и не стремился преодолеть ледяную пустыню одиночества. А в мировоззрении и творчестве З. Шаховской много черт смиренного ученичества у мира, открытости миру. Шаховскую отличали активная жизненная позиция, стремление быть не только свидетельницей, но и участницей исторических событий, жажда социальной деятельности.
Шаховская противница «чистого искусства», была убеждена, что традиция русской литературы заключалась в пробуждении у читателя «добрых чувств». Она считала, что художник не имеет право на «башню из слоновой кости». Все это делает 3. Шаховскую оппонентом В. Набокова.
Таким образом, Вальден в рассказе «Пустыня» — это еще и тип постмодернистского писателя и мировоззрения. Этот герой напоминает не столько самого Набокова, сколько его маску, которую писатель предъявлял журналистам и критикам в швейцарский период. Проблема Вальдена и Набокова, по мнению Шаховской, заключалась в том, что маска вросла в их лицо.

Позиция автора в рассказе «Пустыня» пристрастна, выросла из неприязни к жене писателя, не до конца очищена от обиды на то, что Набоков «не узнал ее» на приеме из-за ее критической статьи7.

7 На эту ситуацию намекается во фразе: «Умный человек, Вальден не дорого давал за мнения других об его творчестве, но приходил в ярость от малейшей, пусть перифразой высказанной критики и радовался необузданным дифирамбам тех, которых считал дураками и литературными недорослями» [6, с. 51].
Но, на наш взгляд, рассказ «Пустыня» — важный момент в процессе осмысления Шаховской проблемы Набокова. Это первая работа, написанная на основе впечатлений о Набокове-«швейцарском затворнике», занятого моделированием своего имиджа в своих «псевдоинтервью». В результате этих впечатлений одной из доминант образа Набокова для Шаховской становятся мотивы маски и оледеневшего сердца. Этот рассказ представляет собой попытку отыскать настоящего Набокова за вечно ускользающим Протеем. И автор в нем не теряет надежды на появление «другого» Набокова.

Литература
1. «Отчего я любил тебя...» Письмо Владимира Набокова к Светлане Зиверт / Публикация и вступительная заметка Е. Белодубровского // «Звезда». — 2002. — № 9.
2. Рыбакин А. И. Словарь английских личных имен. — М., 1973.
3. Шаховская 3. А. В поисках Набокова // Шаховская 3. А. В поисках Набокова. Отражения. — М., 1991.
4. Шаховская 3. Пустыня // Шаховская 3. Рассказы. Статьи. Стихи. — Paris, 1978.
5. Шаховская 3. А. Таков мой век. — М., 2006.