1860-1904
Жизнь и творчество
Заслоненный на время титаническими фигурами Достоевского и Льва Толстого, Антон Павлович Чехов, этот глубочайший художник, сегодня снова приковывает к себе наше внимание. Нисколько не умаляя значения Толстого, Достоевского, Гончарова и Тургенева, заметим, что положение Чехова в нашей литературе поистине уникально. Ведь он пришел в нее после этих титанов и, в сущности, был одинок, как бы отделен от них, и даже от стоявшего рядом Толстого, неким пространством. Эта дистанция была для писателя весьма ощутимой реальностью. Потом это повторилось с Горьким, Буниным, Куприным, писателями-символистами. Никто не мог быть соратником Чехова, понять, помочь в его уединенной литературной работе. Поэтому пришлось ему самому стать целой литературой, чтобы в новую историческую эпоху быть достойным наследником великих писателей — творцов русского классического реализма.
Понятно, что это заставляет нас иначе взглянуть на вечную проблему литературной преемственности, традиции, творческих взаимосвязей. Мало сказать, что Чехов учился у Толстого, Тургенева и у Гончарова, которого, правда, именовал «устарелым и скучным писателем». Да, он учился у них всех, но при этом проявлял свое, чеховское, и в итоге получалось совсем другое, не толстовское или тургеневское. Перед Чеховым стояла совсем другая задача — художественное подведение итогов русской жизни и классической литературы накануне великих перемен (в одном из поздних писем писатель говорит о бесконечных и мучительных размышлениях интеллигенции над жизнью — размышлениях, «на которых изнашиваются наши российские умы»).
При этом интерес Чехова к литературным предшественникам очевиден, но существенно сложен и порожден особым положением Чехова-художника в русской литературе конца XIX — начала ХХ века, которое так было охарактеризовано Львом Толстым: «Чехова художника нельзя даже сравнивать с прежними русскими писателями — с Тургеневым, с Достоевским или со мною». Литературная работа Чехова в том и заключалась, что он в сложное для русского реализма время защищал классическую традицию, поднял отечественную прозу и драматургию на недосягаемую высоту, обновил и утвердил среди декадентских настроений конца века реалистический творческий метод, доказав его жизнеспособность и охватив в своем творчестве всю изменившуюся многоликую Россию. Да, для этого ему пришлось не просто продолжить дело Льва Толстого и Тургенева, а отойти в сторону и начать все сначала, по- новому все переоценив, но памятуя при этом об ориентирах русской классики.
Отсюда непонятная на первый взгляд суровость в его оценках классического наследия. Чехов не отказывается от этого наследия и не подвергает его сомнению. Он глядит на Толстого, Тургенева и Достоевского с определенной исторической дистанции и берет у них самое необходимое, и прежде всего способность к глубочайшему художественному анализу жизни, к воспроизведению ее тончайших нюансов. При этом всем, и даже Горькому, в чеховских письмах предъявлен упрек в консервативности художественных форм. Чехов искал и добивался новых коллизий, характеров, образов, деталей, упростил и сделал предельно емким и выразительным язык своей прозы и драматургии. Он заставил сложно взаимодействовать эпос и лирику, сумел показать в прозе и пьесах настроение изнутри сюжета, через глубокий, постоянно ощутимый подтекст и точно увиденные детали. Известен и результат этих исканий, отмеченный в отзыве Толстого о Чехове: «Замечательно, что он никому не подражает и идет своей дорогой». Сам Чехов неоднократно заявлял о необходимости художника быть свободным от давления литературных авторитетов. У современных ему писателей он зачастую не находил «главного элемента творчества — личной свободы».
Однако нельзя согласиться с утверждением, что герои Чехова принципиально атипичны. Нет, это именно типы, типичные характеры в типичных обстоятельствах. Иначе Чехов не был бы реалистом и весьма «читаемым» писателем. А ведь его не только читали и читают, это один из самых любимых русских писателей. «В Чехове Россия полюбила себя. Никто так не выразил ее собирательный тип, как он, не только в сочинениях своих, но, наконец, даже и в лице своем, фигуре, манерах, и, кажется, образе жизни и поведении», — писал В. В. Розанов. Другое дело, что Чехов создал новый способ типизации, показал, что и русские характеры, и обстоятельства их бытия стали совсем другими, усложнились, обрели новые оттенки, и это было его открытием, признанным всеми, и в том числе Толстым, воспользовавшимся чеховской находкой в «Хаджи- Мурате». Это художник иной эпохи и иного реализма, сказавший важные слова: «Мы все народ». Потому и типы, характеры у него особые — емкие, построенные на неожиданных контрастах, смелом смешении разных красок, из которых и состоит обычно реальный человеческий характер.
Стоит еще раз вспомнить о начале творческого пути Чехова, когда молодого автора «Степи» сравнивали с Тургеневым и требовали от него тургеневского мастерства, чувства меры, типов и идеалов, даже тургеневского романа. П.Н. Островский, не лишенный литературного таланта брат великого драматурга, так объяснял писателю эти требования: «За эти годы совершилось многое: изменился весь прежний строй общества, разложились окончательно прежние сословия с их крепкой типовой жизнию, увеличился чуть не вдесятеро личный состав среднего общества, народился интеллигентный пролетариат; люди иначе, не по-прежнему чувствуют жизнь...» Казалось бы, нужен новый социальный художник с новыми «Рудиным» и «Накануне». Однако Чехов-прозаик уже тогда понял, что именно эти колоссальные перемены в русской жизни и людях тургеневскому методу уже неподвластны, требуют от писателя совсем другого: новой точки зрения, нового способа повествования, изображения характеров, стиля прозы. Потому и говорил: «Романы умели писать только дворяне».
Романы и типы Толстого и Тургенева не могли уже вобрать в себя всю многоликость новой России, придать этой внешней бесформенности художественную форму, найти ее собирательный тип. Важно было передать общественное настроение, ту идейную и эмоциональную атмосферу, в которой жили эти очень разные люди. Ведь чеховская Россия населена была не только сильно изменившимися рудиными и базаровыми, но и беликовыми, ионычами, душечками и сотнями иных вполне типичных существ, в прежнюю «типологию» не укладывающихся; даже в пришедшем в упадок дворянском гнезде вместо поэтичной, светлой Лизы Калитиной (ее слабый отблеск лежит на трагической фигуре Нины Заречной) поселились вполне заурядные, прозаические Ариадна, Аркадина и Раневская, образованные купцы, богатые инженеры и фабриканты. Поэтому Чехов, говоря о тургеневских романах, типах и описаниях, заметил: «Нужно что-то другое».
У Чехова было совсем другое уменье: «Я правдиво, то есть художественно, опишу вам жизнь, и вы увидите в ней то, чего раньше не видали, не замечали: ее отклонение от нормы, ее противоречия». Писатель говорит: «правдиво», а не «красиво» или «искусно» и т.п. Его художественное мастерство прозаика бесспорно, однако о нем с полным основанием говорили: «У Чехова за жизнью, как он ее рисует, вы не видите искусства». Для Чехова это не только собственный творческий принцип, но и свойство всякой подлинной, чуждой претензий литературы. Чеховские «художественные воспроизведения» иногда были беспощадны («Крыжовник», «Человек в футляре», «Ионыч», «Палата № 6»), иногда доброжелательны («Душечка», «Невеста», «Дама с собачкой»), но они всегда художественны и поэтому всегда правдивы; в них тогдашняя Россия отразилась во всей ее многоликости и неизменно узнавала себя. «В рассказах Чехова, хоть в каком-нибудь из них, читатель непременно увидит себя и свои мысли», - говорил Толстой.
«Лирик» Чехов неожиданно создает свой эпос, целый мир, тесно заселенный сотнями персонажей. «Все его творчество - отказ от эпической монументальности, и, тем не менее, оно охватывает необъятную Россию» — так отозвался немецкий писатель Томас Манн о чеховском реализме, пришедшем на смену толстовскому этическому эпосу, «идеологическим» романам Достоевского и тургеневскому социально-психологическому роману.
Как уже было сказано, чеховское творчество явило собой зеркало российской действительности. Достаточно вспомнить слова младшего современника, писателя Корнея Чуковского: «Читаешь чеховский рассказ или повесть, а потом глянешь в окошко и видишь как бы продолжение того, что читал. Все жители нашего города — все, как один человек, — были для меня персонажами Чехова...
Такого тождества литературы и жизни я еще не наблюдал никогда». Здесь о «малой» прозе Чехова говорится то же, что ранее писалось о романах Ивана Тургенева. Неожиданно к этому реализму присоединяется тончайший лиризм чеховских пьес, где увидена и показана трагическая поэзия обыденного. Молодой Чехов начинал в юмористических журналах, но постепенно всем читателям стало ясно, что в русскую литературу пришел большой и печальный художник со своей беспощадной «реальной» правдой.
* * *
Чехов был внуком крепостного и сыном таганрогского мещанина, торговавшего в своей бакалейной лавке и впоследствии разорившегося. Антон, как и его старшие братья Александр и Николай, был щедро наделен «родовыми» способностями («талант в нас со стороны отца, а душа со стороны матери»). Мальчик учился в местной гимназии, мало располагавшей к развитию талантов. После вынужденного приезда обедневшей, всем задолжавшей семьи в Москву Антоша начал писать свои первые юношеские пьесы, а в 1879 году поступил на медицинский факультет Московского университета.
В 1880 году он напечатал в журнале «Стрекоза» первую свою юмореску за подписью « ...в» (позже появится псевдоним «Антоша Чехонте» ). Редакция сочла, что рассказ «написан недурно», и предложила гонорар в размере 5 копеек со строки. В это же время начинающий писатель работал в земской больнице. В 1884 году Чехов окончил университет, занимался врачебной практикой, стал печататься в московских и петербургских журналах и газетах, вышел первый сборник его рассказов. В этот период у юного врача проявились первые признаки заболевания легких.
В Петербурге молодой писатель познакомился с известным литератором и влиятельным издателем А.С. Сувориным и стал печататься в его популярной газете «Новое время». Его пьеса «Иванов» была поставлена в Москве в 1887 году, а в 1888 году напечатана повесть «Степь» — итоговое произведение творчества 80-х годов, отмеченного возросшей глубиной и зрелостью чеховского таланта (достаточно вспомнить такие рассказы, «Хамелеон», «Унтер Пришибеев», «Горе» и др.). За сборник рассказов «В сумерках» Чехову была присуждена Пушкинская литературная премия Императорской Академии наук.
В 1890 году Чехов поехал на остров Сахалин изучать и описывать жизнь каторжников и ссыльных, а также местную природу, вернулся морем через Индийский океан, потом с Сувориным путешествовал по Европе. Поселившись в своем имении Мелихово, писатель занимался общественной деятельностью, помогал голодающим крестьянам, лечил больных во время эпидемии холеры и к 1893 году закончил книгу «Остров Сахалин».
Известность Чехова росла, его сборники прозы имели успех и часто переиздавались Сувориным. Через некоторое время состоялось его знакомство с Л. Толстым. Незадолго до смерти Чехов скажет о Толстом: «Я ни одного человека не любил так, как его: я человек неверующий, но из всех вер считаю наиболее близкой и подходящей для себя именно его веру». К 1896 году написана и поставлена пьеса «Чайка», одновременно старая чеховская комедия «Леший» переработана им в пьесу «Дядя Ваня». Чехов-драматург, выступив подлинным новатором в истории русского театра, поразил современников новизной художественных решений. Между тем прогрессирующий туберкулез заставил Чехова лечиться во Франции, а в 1898 году он начал строить дом в Ялте. В этом же году в Московском Художественном театре состоялась знаменитая премьера «Чайки». Писатель сближается с Максимом Горьким, И.А. Буниным и А.И. Куприным. Издательство А.Ф. Маркса начинает издавать его собрание сочинений.
В 1900 году Чехов был избран почетным академиком Императорской Академии наук и уехал за границу (в следующем году МХТ поставил его «Три сестры»). Женился Чехов на талантливой актрисе этого театра О.Л. Книппер. В 1904 году в МХТ состоялась премьера «Вишневого сада», но силы писателя слабели, и 2 июля Чехов скончался от туберкулеза в немецком курортном городке Баденвейлер. В памяти современников Чехов остался живой, яркой личностью. И.А. Бунин писал: «Я вижу Чехова чаще бодрым и улыбающимся, чем хмурым, раздраженным, несмотря на то, что я знавал его в течение четырех лет наших отношений в плохие периоды его болезни. Там, где находился больной Чехов, царила шутка, смех и даже шалость».
Чехов — признанный мастер «малых» прозаических форм — рассказа и повести, его достижения и открытия в этой сфере позволили ему создать новаторские пьесы, в которых критика общественных и людских недостатков сочетается с поэтичностью, лирической смелостью и глубиной. Романа он так и не написал, да и время тому не способствовало.
При жизни Чехова часто критиковали за отсутствие глубоких оригинальных идей, общественного пафоса. Однако писатель знал и показал в своей новеллистике и пьесах все философские идеи, общественные верования и художественные искания своей эпохи в их движении, от Толстого и толстовства, левой демократии до декадентов, символистов и Горького. Если мы хотим увидеть групповой портрет дворянской интеллигенции на рубеже веков, достаточно прочитать хотя бы избранные чеховские рассказы, повести и пьесы. Но и многие другие персонажи писателя — чиновники, офицеры, купцы, крестьяне, рабочие, бродяги — этот портрет великолепно дополняют и уточняют, и их число в чеховской прозе и пьесах доходит до восьми тысяч (!). И все они писателю нужны, каждый выполняет свою роль, находит свое место в этой мозаике русской жизни.
Значит, Чехов не только глубоко понимал и оценил различные явления действительности, но имел о кладом из них свое мнение, то есть обладал оригинальным мировоззрением, которое прямо нигде не высказывал, предоставляя это своим персонажам. Таков его чуждый навязчивому философствованию, тенденциозной риторике и публицистике метод реалистического изображения тогдашних русских людей и их неидеального бытия. Иногда Чехова сравнивали с суровым сатириком Щедриным, уверяли, что он беспощадно бичует грубого унтера Пришибеева и подловатого чиновника Беликова, гневно обличает растолстевшего доктора Ионыча. Иногда считали автора «Моей жизни» лирическим певцом русских сумерек и безвременья, скорбным печальником по неудавшейся жизни, тоскующим вместе со своими грустными персонажами, находящимися в тупике жизни, где-то на ее обочине. В этом отношении Чехова сравнивали с В.В. Вересаевым.
А он думал о себе нечто другое: «Наше ли дело судить?»
Тонкий юмор Чехова был печален, его мягкий, ненавязчивый, но до конца идущий в своем творческом анализе жизни реализм показал тогдашнюю пореформенную русскую жизнь в ее разобщенности, потере силы, воли, высокого пафоса и красоты, исчезновении основы, размывании и опошлении подлинных чувств, снижении общественных и личных идеалов: «У нас много медиков, фармацевтов, юристов, стало много грамотных, но совсем нет биологов, математиков, философов, поэтов. Весь ум, вся душевная энергия ушли на удовлетворение временных, преходящих нужд... Деревня, какая была при Рюрике, такая и осталась до сих пор... Крепостного права нет, зато растет капитализм. И в самый разгар освободительных идей, так же, как во времена Батыя, большинство кормит, одевает и защищает меньшинство, оставаясь само голодным, раздетым и беззащитным». Это говорит не сам Чехов, а один из его героев, но общее настроение и впечатление неблагополучия, серости, гнетущей скуки, щемящей тоски, неудавшейся жизни, множества тяжелых несообразностей, недоразумений и нелепых ошибок возникает при чтении чеховской прозы, которая обладает скрытой силой художественной убедительности. Читатель вдруг понимает, что это и есть реальная правда и что она, к сожалению, далеко не устарела, иначе пьесы Чехова не шли бы сегодня с таким успехом в наших театрах. И в то же время этот писатель увидел и оценил в жизни забавное, смешное.
Простота чеховских рассказов — кажущаяся, лишь медленное внимательное чтение и сопоставление этих немудреных и часто забавных на первый взгляд историй позволяют ощутить их скрытую глубину и тревожную правду.
Вот перед нами самый знаменитый чеховский рассказ — «Человек в футляре» (1898), напечатанный в либеральном журнале «Русская мысль». Имя его «героя», учителя греческого языка Беликова, сразу стало нарицательным, а его трусоватая присказка с оглядкой «Как бы чего не вышло» стала «народной» поговоркой. Замечательна характеристика этого образа через вещи и обстановку. Беликов боится солнца, ветра, дождя, начальства, городских сплетен, женщин. Калоши, зонтик, темные очки, пальто и фуфайка на вате даже в теплые летние дни, душная спальня, кровать с пологом — вот далеко не полный перечень атрибутов, защищавших его от реальной жизни. И робкая мысль Беликова пряталась в футляр официальных циркуляров и запретов и другим старалась навязать эти рамки и границы. («Всякого рода нарушения, уклонения, отступления от правил приводили его в уныние, хотя, казалось бы, какое ему дело?»)
И тут выясняется, что этот жалкий трус и фискал-доносчик — страшный тиран, он подавляет других, передает им свой страх и мнительность, порождает в гимназии и городе атмосферу взаимного недоверия, слежки и сплетен. Беликов создает себе подобных, душит любую инициативу, смелую мысль, вольный поступок. Поддавшихся его настойчивому нытью и запугиваниям людей постепенно опутывает тина провинциальных мелочей и фарисейских запретов. С ним вынуждено считаться и весьма ленивое и равнодушное начальство. Смешной учитель в калошах и с зонтиком вдруг вырастает в страшную, символическую фигуру, загоняя весь город в рамки придуманного его тусклым разумом житейского футляра, ставшего для многих законом жизни. Это уже обычный для России тяжелый деспотизм, причем деспотизм реакционный, запретительный и уже потому неумный, хотя Чехов через образ своей энергичной и «идейно» жестокой Лиды Волчаниновой («Дом с мезонином», 1896) показал, что либеральный деспотизм с его небогатым набором обязательных «прогрессивных» идей ничем не лучше. Здесь чеховский юмор переходит в сатиру большой силы, глубины и правды, художественного обобщения, очерчивая не только тип, характер, но и общественное явление.
Чехов устраивает своему герою традиционное для русской литературы испытание — встречу с женщиной — веселой, шумной и прямодушной Варенькой. И патологически робкий Беликов этого испытания, угрозы женитьбы (тут вспоминаются гоголевская «Женитьба» и «Обломов») просто не выдерживает. Он умирает.
Подумайте над вопросами: Почему «сватовство и земное существование» Беликова завершились столь печально? Что стало причиной смерти героя? (Сравните ее со смертью Червякова из знаменитого рассказа «Смерть чиновника».)
Человек в футляре разоблачен. Мы вдруг увидели беликовых вокруг нас и в нас самих и ужаснулись. Верно говорит брат Вареньки Коваленко об их гимназии: «Атмосфера у вас удушающая, поганая. Разве вы педагоги, учителя? Вы чинодралы, у вас не храм науки, а управа благочиния, и кислятиной воняет, как в полицейской будке». Учитель становится надзирателем, мелочным и неумным формалистом. В смешной истории маленького чиновника открылась большая серьезная правда о русской жизни, «суровой, утомительной, бестолковой, не запрещенной циркулярно, но и не разрешенной вполне». И это открытие Чехова-рассказчика сделало «Человека в футляре» одним из лучших произведений отечественной и мировой литературы.
Но возникает странный на первый взгляд вопрос: «О чем и о ком этот чеховский рассказ?» Разве он только о Беликове, разве один маленький человек в футляре виноват во всех «свинцовых мерзостях», скуке, тоске и неурядицах, описанных в чеховской прозе и пьесах? За что его бичевать? Разве Беликов не наказал себя сам, сделав свою одинокую жизнь такой скудной и жалкой, наполнив ее вечным страхом и сомнениями? Читатель смеялся над Беликовым, но потом ему становилось грустно. Вчитайтесь в чеховский рассказ, в сцену похорон: она смешна и невыразимо печальна, жалко этого нелепого человечка в гробу, нашедшего наконец идеальный футляр, защитивший его от тревожащей жизни. А ведь Беликов не одними черными красками написан, он трогательно наивен, знает и любит греческий язык, но он одинок, отсюда все его уродливые черты характера. И смерть чиновника ничего не изменила в скучной жизни чеховского городка и его обитателей: «Не стало лучше». Обратите внимание на характерное чеховское выражение: коллеги похоронили угнетавшего их Беликова «с большим удовольствием», надеясь теперь пожить на свободе, без его тягостного надзора, но свобода им не нужна, жизнь их осталась прежней.
Рассказ Чехова — о страхе. Страхе слабого человека перед тревожащей, раздражающей, пугающей его своей непредсказуемостью жизнью. Человек в футляре хочет спрятаться от жизни. То есть писатель возвращается к вечной русской теме Обломова, но решает ее по-своему. Все эти запреты, циркуляры и футляры защищали робкого и бездеятельного Беликова от внешних влияний. А ведь «беликовщина» — принцип жизни и политики крупных деятелей и целых политических эпох. Можно вспомнить министра просвещения С.С. Уварова, предлагавшего «подморозить» Россию лет на пятьдесят. Потом это называлось одним словом — «реакция». Но реакция — это всегда защита, оборона, создание очередного футляра, такая пассивная политика изначально обречена на поражение. Не надо бояться жизни и давить любое инакомыслие и инициативу, надо полноценно жить самим и давать жить другим — вот что хотел сказать Чехов своим смешным и грустным рассказом «Человек в футляре».
Продолжением темы «футлярной» жизни является рассказ «Крыжовник» (1898), в котором речь идет о соотношении великого и малого в жизни человека. В стране, где природа так сурова, а жизнь порой так неярка, тяжела и грустна, у человека вся его затаенная надежда на лучшее уходит в мечту. Какова жизнь, каков человек — такова и мечта. И потому чеховский рассказ начинается с русского пейзажа, картины бесконечных просторов — поля, луга, усадьбы, река, холмы, а за ними железная дорога и город. И чеховские персонажи «были проникнуты любовью к этому полю, и оба думали о том, как велика, как прекрасна эта страна». Но потом пошел сильный дождь: «Было сыро, грязно, неуютно, и вид у плеса был холодный, злой». И возникает тоска, рождающая грустные мысли о судьбах людских в этом неласковом, суровом мире.
У бедного, всего и всех боявшегося Николая Ивановича, чиновника из казенной палаты, родившегося и выросшего в своем имении, мечтой стала мысль о покупке маленькой усадьбы на берегу реки или озера, где он будет есть собственные вкусные щи, разведет сад с дорожками и цветами и обязательно вырастит крыжовник. Этот человек несколько десятилетий страшно жадничал, экономил, женился по расчету на старой некрасивой вдове с деньгами. Мечта и деньги полностью захватили его, а нелюбимую жену будущий помещик своей скупостью и бездушием свел в могилу. Наконец герой купил желанное имение, посадил двадцать кустов крыжовника и зажил помещиком. Мечта сбылась. Счастье наступило. Но в чеховском рассказе говорится: «К моим мыслям о человеческом счастье всегда почему-то примешивалось что- то грустное».
Трусливый чиновник, «человек в футляре» стал самодовольным барином и даже внешне немного походил на свинью: «Перемена жизни к лучшему, сытость, праздность развивают в русском человеке самомнение, самое наглое». Он уверенно произносил важные «гоголевские» фразы типа: «Я знаю народ... Меня народ любит» и т.п. И с огромным удовольствием и торжеством ел крыжовник, кислый, жесткий — но свой! И даже ночью вставал и подходил к тарелке с ягодами. Он был до слез счастлив, доволен собой, своей усадьбой и своей судьбой. Мечта и счастье его так же нелепы, как его странная фамилия — Чимша-Гималайский.
А вокруг продолжалась прежняя жизнь: «Вы взгляните на эту жизнь: наглость и праздность сильных, невежество и скотоподобие слабых, кругом бедность невозможная, теснота, вырождение, пьянство, лицемерие, вранье... Мы не видим и не слышим тех, которые страдают, и то, что страшно в жизни, происходит где-то за кулисами».
Низведение мечты до грядок и кустов своего личного огорода особенно потрясает на фоне являющихся в начале чеховского рассказа картин русской природы, бескрайних просторов великой страны. Воплотив свою мечту в жизнь, человек стал не лучше, а хуже, он чудовищно глух, равнодушен к чужому несчастью, болезням, страданиям, нищете.
И Чехов, во многом возражая сторонникам идеи опрощения, говорит: «Принято говорить, что человеку нужно только три аршина земли. Но ведь три аршина нужны трупу, а не человеку... Человеку нужно не три аршина земли, не усадьба, а весь земной шар, вся природа, где на просторе он мог бы проявить все свойства и особенности своего свободного духа». Подлинная мечта не может рождаться из неосмысленной тоски, существовать «без божества, без вдохновенья» (Пушкин), ей чужды самодовольство и бескрылый эгоизм: «Надо, чтобы за дверью каждого довольного, счастливого человека стоял кто-нибудь с молоточком и постоянно напоминал бы стуком, что есть несчастные, что как бы ни был он счастлив, жизнь рано или поздно покажет ему свои когти, стрясется беда — болезнь, бедность, потери, и его никто не увидит и не услышит, как теперь он не видит и не слышит других».
Ответьте на вопросы: Каково смысловое наполнение фразы «Если б я был молод!», дважды повторенной Иваном Ивановичем? В каких произведениях русской классики звучит тема молодости и в каком контексте?
«Ионыч» ( 1898) относится к так называемым «большим», приближающимся по размерам и теме к повести, рассказам Чехова и значительно отличается от выросших из ранних юмористических миниатюр «Человека в футляре» и «Крыжовника». Здесь сами характеры другие, они не резко и быстро очерчены, как Беликов, а глубоки, разработаны в точных, психологически красноречивых деталях, даны в развитии, несколько иначе строится сюжет. «Ионыч» часто воспринимается как прямолинейная сатира, но на самом деле рассказ этот сложен в своих художественных оценках, лиричен, полон печально-философских выводов. От этого рассказа Чехов пришел к лирической драме «Три сестры» (1900).
Это обыкновенная история, произошла она в обыкновенном губернском городе с рядовым земским врачом Дмитрием Ионовичем Старцевым. Между тем сквозь обыденность просвечивают грусть, ощущение неудавшейся жизни, несбывшихся надежд, жалость к постепенно опустившемуся, забывшему себя прежнего, свою молодость и любовь человеку. Сатира тут мало чем может помочь и выглядит не совсем уместной. Кому и кого за все это скучное действо бичевать? Ведь жизнь не удалась не только у Ионыча, но и у всего города, у семьи Туркиных и у кучера Пантелеймона...
Доктор Старцев, будущий Ионыч, происходит, как и многие чеховские персонажи, из «новых людей»: он сын дьячка, интеллигент в первом поколении, часть сформировавшегося в пореформенной России и стремительно увеличивавшегося третьего сословия. Всего он должен был добиваться своим трудом, упорством и дарованием.
Земский врач — это низшая, плохо оплачиваемая должность в деревенской больнице. И важна чисто чеховская значимая деталь — в начале рассказа молодой доктор идет в город развлечься и за покупками пешком, у него нет еще лошадей. А повседневный труд его тяжел, и некогда даже прочесть новые книги и статьи по медицине. Старцев — единственный врач в своем округе, кроме него в бедной больнице только фельдшер да санитары, его все время вызывают к больным, он должен делать все сам. Но он весело идет в город за новыми впечатлениями, поет романсы, он молод, полон надежд, ему кажется, что будущее принадлежит таким, как он, интеллигентным и честным труженикам.
В городе доктора ожидала встреча с уважаемой и талантливой семьей дворян Туркиных. Это богатые помещики, но в своей усадьбе они не живут, а держат в городском своем доме что- то вроде культурного салона. Все Туркины обладают разнообразными, друг друга дополняющими талантами. Отец — душа общества, штатный городской остроумец и оратор. Мать усердно пишет большие романы. Дочь красива и энергично играет на рояле, именно здесь молодой доктор Старцев хочет обрести культурную опору, интеллигентную среду и даже любовь. Сельский врач очень рассчитывает на город, на местную интеллигенцию, на клуб, библиотеку, концерты, гастроли театров.
Всем этим надеждам не суждено было сбыться. Семья Туркиных быстро выявила ограниченность, невысокий уровень своих «талантов», что косвенно свидетельствовало об общем необратимом упадке дворянской культуры (важная для Чехова мысль). Старший Туркии всю жизнь шутил однообразно, не глубоко и плоско, повторяя штампы дешевых юмористических изданий. Нелепые романы его жены о небывалой любви молодой графини и странствующего художника ничего общего с реальностью не имели и начинались с бездарной шаблонной фразы: «Мороз крепчал...»
Сложнее дело обстояло с их развитой дочерью Катей, милой пианисткой, в которую доктор Старцев конечно же влюбился. Может быть, если бы доктор женился на ней, он не стал бы толстым жадным Ионычем? Надо внимательнее читать чеховский текст: описание тяжелой и невыразительной игры Кати на рояле, из которой явствует полная ее музыкальная бездарность, ее сухие, бездушные ответы на жаркие любовные признания доктора, ее вера в свой музыкальный талант и будущую карьеру знаменитой пианистки, ее неумный (в стиле отцовского плоского остроумия) розыгрыш Старцева с ночным свиданием на кладбище — все это говорит о достаточно заурядной и избалованной натуре, хотя и не лишенной способности к определенному внутреннему росту (что-то все же меняется в ней по возвращении из Москвы). В целом выводы Дмитрия Старцева неутешительны: «Если самые талантливые люди во всем городе так бездарны, то каков же должен быть город?!»
Город тоже оказался обычным, «чеховским». О таком угрюмом, сером городе в повести Чехова «Моя жизнь» сказано: «Я не понимал, для чего и чем живут все эти шестьдесят пять тысяч людей... Во всем городе я не знал ни одного честного человека». В городскую библиотеку никто не ходил, в клубе были только танцевальные вечера, сплетни, игра в карты и тяжелое ежедневное пьянство. Все попытки Старцева завести с местными жителями серьезные разговоры и дружеские отношения вызывали «тупую и злую» реакцию, недоверие и неудовольствие: «При всем том обыватели не делали ничего, решительно ничего, и не интересовались ничем, и никак нельзя было придумать, о чем говорить с ними». И доктор замкнулся в себе, перестал вести с ними серьезные разговоры и ходить в гости, больше смотрел в тарелку, пил в клубе дорогое французское вино, играл в карты и полюбил считать и отвозить в банк полученные от пациентов деньги. Он разбогател, купил пару, а потом и тройку лошадей, стал приобретать дома и превратился в толстого, жадного, равнодушного Ионыча. И вот тогда все в городе стали доктора уважать и побаиваться.
Эту обыкновенную житейскую историю с печальным концом, как уже отмечалось, часто воспринимали как сатиру на Ионыча, как историю перерождения хорошего человека под растлевающим влиянием низкой среды. А ведь спрямленного «перерождения» в чеховском рассказе нет. Молодой доктор умен и образован, полон надежд, ему хочется приятной, покойной, культурной жизни. Любовь его к Кате сильная и искренняя, он умеет тонко чувствовать поэзию жизни и страсти, и это показала замечательная лирическая сцена его страстных дум и тревожных волнений на кладбище, этот шедевр чеховской сдержанной поэзии. Влюбленный Старцев становится поэтом и, обращаясь к Кате, говорит: «Мне кажется, никто еще не описал верно любви, и едва ли можно описать это нежное, радостное, мучительное чувство, и кто испытал его хотя раз, тот не станет передавать его на словах». Но Катя этого трепетного чувства не разделяет, и сердце доктора перестает беспокойно биться, в душе гаснет огонек: «И жаль было своего чувства, этой своей любви, так жаль, что, кажется, взял бы и зарыдал или изо всей силы хватил бы зонтиком по широкой спине Пантелеймона». Да и потом он не потерял прежней силы ума и наблюдательности и, слушая очередной графоманский роман Веры Иосифовны Туркиной, думал: «Бездарен не тот, кто не умеет писать повестей, а тот, кто их пишет и не умеет скрыть этого».
Не сбылись надежды доктора Старцева, никто не помог ему найти свое место и верную дорогу, обманули дворянская обветшалая культура, ленивые и хитрые местные обыватели, непонятая любовь. Да и в самом герое начинают жить, завладевая сознанием, плоские обывательские формулы, «компенсирующие» утрату романтических иллюзий («Л приданого они дадут, должно быть, немало», — думал Старцев, рассеянно слушая»). Только ежедневный тяжелый, ответственный труд врача остался у него, но чувство профессиональной этики также уступает место «материальным» соображениям, далеким от того подвижничества, о котором говорит Катерина Ивановна во время последней встречи со Старцевым. Создать красивую, интересную, интеллигентную жизнь, обрести семью и друзей- единомышленников не удаяось. Потухла молодая душа, с годами отяжелело умевшее любить сердце, все затянула тина равнодушия, и ничего нельзя вернуть. О таких людях Чехов говорил: «Равнодушие — это паралич души, преждевременная смерть». Впереди лишь одиночество и старость.
Перед нами трагедия, обыкновенная, повседневная русская трагедия: «Как, в сущности, нехорошо шутит над человеком мать-природа, как обидно сознавать это!» Никакой морали, никаких поучений, указующей идеи и, тем более, осуждения Ионыча здесь нет. Чехов не сатирик, не идеолог и не суровый учитель жизни. В его рассказе чувство неудачи, поражения разливается волнами (огонек вспыхнул, стал угасать, потом опять затеплился и, наконец, потух), и через личную судьбу доктора автор показывает общую картину жизни, выражает общее ее настроение. Здесь глубокие грусть и разочарование, крушение иллюзий неожиданно соединяются со скрытой в подтексте чеховского рассказа верой в человека, его лучшее будущее.
Доктор Старцев терпит поражение в столкновении с реальной русской жизнью и собственным низменным «я» и ничего не может изменить, но мы видим, что это изначально добрый, искренний, чистый человек с принципами и идеалами, умеющий чувствовать и всем желающий только добра. Да, он неудачник во всем, но назвавший его так В.В. Набоков сказал о таких людях верное надгробное слово: «Типичный чеховский герой — неудачливый защитник общечеловеческой правды, возложивший на себя бремя, которого он не мог ни вынести, ни сбросить. Все чеховские рассказы — это непрерывное спотыкание, но спотыкается в них человек, заглядевшийся на звезды... Такие люди могли мечтать, но не могли править. Они разбивали свои и чужие жизни, были глупы, слабы, суетливы, истеричны; но за всем этим у Чехова слышится: благословенна страна, сумевшая породить такой человеческий тип». Конечно, эту оценку можно отнести лишь к Старцеву в начале рассказа, но она лишь усиливает ощущение дистанции между потенциальными возможностями человека и его реальным состоянием.
Перечитайте внимательно финал рассказа. Почему повествование заканчивается упоминанием о Туркиных? Каким смыслом наполнена «чувствительная» реплика Ивана Петровича?
Когда Чехова обвиняли в пессимизме, он всегда удивлялся и говорил: ну какой же я пессимист, ведь самый любимый мой рассказ — «Студент». Он считал это свое маленькое, всего в четыре странички, произведение самым удавшимся. Рассказ «Студент» (1894) получился содержательно емким, хотя на первый взгляд действия в нем почти нет. Само название чеховского рассказа нарочито обманчиво, ибо в нем действует не университетский бунтарь и атеист, а слушатель духовной академии, сын дьячка, знающий и понимающий текст Священного Писания. Он идет домой с охоты, и вокруг все пустынно, мрачно, холодно, дует пронизывающий ветер. Это вечная, не меняющаяся Русь-Россия: «Точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре... и при них была точно такая же лютая бедность, голод; такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнета — все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше».
На огородах у костра студент встречается с двумя деревенскими бабами и рассказывает им евангельскую историю об отречении от Христа и страданиях св. Петра, о его горьких рыданиях. И этот рассказ забитые неграмотные женщины вдруг поняли и приняли близко к сердцу, одна из них заплакала, понимая, как страдал и горько рыдал в такую же холодную ночь апостол, трижды отрекшийся от своего учителя и любивший его. Подлинные чувства не меняются, не меняется в чем-то сущностном и сам человек. Протянулась незримая нить от холодной неустроенной России к евангельскому Иерусалиму: «Прошлое связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого... Правда и красота, направлявшие человеческую жизнь там, в саду и во дворе первосвященника, продолжались непрерывно до сего дня и, по-видимому, всегда составляли главное в человеческой жизни и вообще на земле».
Эта печальная история вдруг наполняется молодым ожиданием неведомого, таинственного счастья, которое придаст наконец этой трудной неяркой жизни высокий смысл, сделает ее «восхитительной и чудесной». Чеховские герои если и не видят свет далеко впереди, то ощущают его, знают, что надо идти к нему сквозь серые будни и ежедневные неудачи. Для Чехова русская жизнь была вечной книгой с «открытым» финалом: он скорбит о прошлом, грустит и посмеивается над настоящим и с надеждой смотрит в будущее. И лучше всего это видно в полном веры и надежды рассказе «Студент».
Имя русского драматурга Антона Чехова — одно из самых известных в истории мирового театра, оно присвоено Международному театральному фестивалю. Чеховские пьесы ставят и играют на его родине и во всем мире, без них актеры не могут изучать знаменитую систему режиссера К.С. Станиславского. Автор «Чайки» своими пьесами, поставленными Московским Художественным театром, поднял русское театральное искусство на небывалую высоту. Театр Чехова живет, продолжает оставаться главным ориентиром, недосягаемым образцом драмы как искусства слова.
Однако изначально театр Чехова не был понят и принят ни тогдашним театром, ни русской культурной публикой. Провал «Чайки» в Александринском театре был лишь наиболее известным эпизодом этого непонимания и неприятия. Привыкли к официозным постановкам императорских театров, к остросюжетной французской драматургии, изящным комедиям, водевилям и опереттам. Внимание зрителя привлекали умело закрученный сюжет, легко прочитываемая авторская идея, остроумные реплики и монологи, обращенные в зал.
Ничего этого в чеховских пьесах нет. Точнее, все эти драматургические приемы и элементы там приняли совсем другой вид и стали играть иную роль. Сам драматург говорил: «Никаких сюжетов не нужно. В жизни нет сюжетов, в ней все перемешано — глубокое с мелким, великое с ничтожным, трагическое с смешным». Этот принцип построения чеховской прозы применим и к его пьесам, их сюжетам и персонажам. «Чайка» (1896), «Дядя Ваня» (1896), «Три сестры» (1900) и «Вишневый сад» (1903) составили своеобразие театра Чехова и навсегда вошли в мировой репертуар. И для их полного сценического воплощения пришлось создать особое «культурное пространство» — Московский Художественный театр.
Но даже новый, современный Художественный театр не сразу понял и принял его пьесы, лишенные привычных, четко обрисованных характеров и ясно выраженных конфликтов, развитого сюжета и «внятного финала». После первого авторского чтения труппе МХТ пьесы «Три сестры» в 1900 году актеры были в недоумении, говорили, что здесь нечего играть, есть только сюжетная схема, наброски действия, намеки на характеры. И лишь потом, в ходе совместной работы поняли, что подлинное действие чеховской лирической драмы развивается в глубине, в сердцах и душах людей: «Весь смысл и вся драма человека внутри, а не во внешних проявлениях». В этих чеховских словах высказана суть его понимания драмы как искусства слова: автор должен показать на сцене не внешний сюжет, а саму драматизированную жизнь, которая завершается, исчерпывает себя, во многом потеряв силу и смысл. Чехов словно подводит в «Трех сестрах»* предварительные итоги этой недолжной жизни.
Три сестры Прозоровы, москвички и дочери генерала, живут в провинциальном городе и рвутся обратно в Москву, ибо в их замедлившейся, теряющей цель и смысл жизни нет движения, подлинного богатства чувств и поступков, нет любви, семьи и жизненного дела, а есть одни маленькие, никому не видные повседневные трагедии, обиды, разочарования, крушение всех молодых иллюзий. Монолог их несчастного безвольного брата Андрея в четвертом действии убедительно и красноречиво говорит о скучной серой жизни их города и его жалких, измельчавших обитателей. «Русскому человеку в высшей степени свойственен возвышенный образ мыслей, но скажите, почему в жизни он хватает так невысоко?» — спрашивает Машу влюбленный в нее полковник Вершинин, человек семейный и по- своему несчастный.
Быт у Чехова медленно перемалывает людей и в то же время сам теряет смысл, становится невыносим, нелеп и смешон в своих мелких досадных неприятностях. Пошлость, воплотившаяся в хитрой и деспотичной мещанке Наташе, теснит сестер в их собственном доме, наступает, выявляет их жизненную беззащитность. Время идет, Ольга, Маша и Ирина плачут, стареют, устают от монотонной повседневности, а мечта их все более отдаляется и блекнет, мелкие и раздражающие их события не составляют подлинного действия, не являются живой полнокровной жизнью. «Точно спят все», — сетует Вершинин, сам неспособный дать счастье Маше.
Все любовные истории в пьесе печальны, браки неудачны. Возможный брак уставшей и отчаявшейся Ирины с некрасивым, несчастным и нелюбимым бароном Тузенбахом вряд ли стал бы для нее спасением от житейской тины. Маша, вышедшая замуж за самодовольного ограниченного учителя Кулыгина, в конце пьесы говорит, что жизнь вообще неудачна и что сестры не знают, зачем живут. Она великолепно играет на рояле, ее сестра Ирина знает итальянский язык, но это в городе никому не нужно и просто непонятно, считается чем-то лишним и странным. «У нас, трех сестер, жизнь не была еще прекрасной, она заглушала нас, как сорная трава», — отвечает Ирина влюбленному в нее прекраснодушному мечтателю Тузенбаху. Несчастен и старый одинокий доктор Чебутыкин, приютившийся на краю неблагополучного семейного гнезда сестер Прозоровых.
«Счастья у нас нет и не бывает, мы только желаем его», — подводит итог Вершинин.
Персонажи «Трех сестер» все время говорят о будущем, о том, как все волшебно изменится в жизни и людях к лучшему через триста лет. И зрители понимают, как они теперь несчастливы и как глубоко не верят в возможность изменения своего скучного и нелепого бытия в обозримом будущем. Все мысли и мечты сестер связаны с родной Москвой, со светом, радостью, образами матери и отца, весной их некогда счастливой жизни. Их постоянные речи о том, что надо работать, говорят о неверии в это счастье. Труд, по словам Ирины, оказывается лишенным поэзии и мысли. Персонажам Чехова уже не о чем говорить друг с другом, их общие семейные разговоры распадаются, становятся беседами глухих, диалоги превращаются в монологи о будущей жизни, каждый говорит свое. Жизнь их медленно и неуклонно катится в какую-то неведомую пропасть. «Все делается не по-нашему», — жалуется Ольга. Отсюда истерика отчаявшейся Ирины: «Выбросьте меня, выбросьте, я больше не могу!..»
Эти потеря цели жизни и безволие приводят к тому, что сестры не хотят и не могут сопротивляться агрессивному и пошлому деспотизму Наташи, постепенно захватывающей их дом и на глазах всего города делающей несчастным и смешным их брата Андрея, они презирают ее, но все время уступают и отступают. Все смешалось в доме сестер Прозоровых, и сам дом перестал быть их собственностью, нет уже прежней дружной и веселой молодой семьи. Убит мстительным неудачником Соленым безвольный мечтатель Тузенбах, ушел со своей батареей несчастный философ Вершинин, но жизнь продолжается. «Надо жить», — выговаривает сквозь слезы оставленная Маша. Ясно, что такая жизнь для чеховских персонажей невыносима и во многом исчерпана. Еще более яркие и очевидные проявления этой исчерпанности культуры «образованного меньшинства» мы наблюдаем в вершинном чеховском произведении — комедии «Вишневый сад».
«Вишневый сад» — не только итог и вершина чеховской драматургам. В этой комедии автор обобщает все свои художественные достижения и жизненные наблюдения, здесь ощутимо воздействие его прозы, характерное чеховское соединение лирики, комедии, сатиры и трагедии. В этой пьесе Чехов прощается со всей уходящей старой Россией, понимая всю невозможность и конечность ее дальнейшего существования. Он знает и любит эту Россию, посвятил ее изображению все свое творчество и свою жизнь, но предчувствует и предсказывает в «Вишневом саде» ее близкую гибель. Вся Россия — наш вишневый сад, это красиво сказано в пьесе ее восторженными молодыми героями, но стук беспощадного топора по стволам прекрасных деревьев превращается в удары судьбы. Свою пророческую комедию Чехов посвящает грядущей трагедии и потому пишет эту пьесу «вопреки всем правилам драматического искусства».
Чехов говорил, что в его пьесах мало действия. Да, но смотря какого действия. Сам автор говорил о двух действиях: «Пусть на сцене все будет так же сложно и так же вместе с тем просто, как в жизни. Люди обедают, только обедают, а в это время слагается их счастье и разбиваются их жизни». В «Вишневом саде» есть внешнее действие, вращающееся вокруг внешнего сюжета — продажи неоднократно заложенного имения доброй, но безалаберной и расточительной помещицы Раневской. Это действие драматургически очень бедно, в нем нет никаких неожиданных поворотов и трагических проблем, ибо с самого начала ясно, что десятилетиями копившиеся долги Раневская заплатить не может и что вишневый сад будет продан. Так и происходит. Ясно, что это действие сознательно замедлено автором, чтобы показать общий упадок, безволие, неспособность и даже нежелание персонажей решить свои жизненные проблемы, спасти их последнее общее достояние — вишневый сад.
Но наряду с этим существует и внутреннее действие, и в нем проявляется общая драма тогдашней русской жизни, породившая очень многие индивидуальные драмы и тяжелые переживания. Она развивается стремительно, неожиданно и неотвратимо, и общее ощущение надвигающейся катастрофы составляет внутренний, психологический смысл действия чеховской пьесы. Такая драма ощутима внутри, в душе каждого персонажа «Вишневого сада»; она есть и у молодого богача и счастливца Лопахина, купившего наконец это поэтичное дворянское гнездо и осуществившего мечту всей его жизни. Как и в прежних чеховских драмах, здесь есть любовные истории, но и здесь все они — неудачны. Не удалась любовь, не удалась вся жизнь. Ко всем ним можно отнести слова Шарлотты: «Разве вы можете любить?»
И когда эти люди встречаются, когда их разные личные драмы сталкиваются и проявляются в самых неожиданных формах вокруг гибели вишневого сада, рождается богатое чувствами, тончайшей лирикой переживаний внутреннее действие чеховской пьесы, выражающееся и в музыке, и в странных звуках, предвещающих беду. («Слышится отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающей, печальной».) Оно растет из второго уровня действия «Вишневого сада», из знаменитого подтекста, из волн и переливов чувств. На контрасте между этими двумя действиями и построен сложный психологический рисунок драмы, которую сам автор именовал комедией. Театр Чехова — лирический, что вовсе не исключает открытия им реальной правды характеров и подлинного трагизма бытия. Авторские ремарки тонко и тактично подсказывают, как это сделать.
РЕМАРКА - часть текста пьесы, пояснение, которое дает автор пьесы режиссеру, исполнителям ролей и читателям к образам и характерам героев, их внешности, поведению, ходу действия, выражая свое мнение и волю.
Мастерство драматурга выразилось в том, что он сумел соединить, свести в художественном пространстве своей пьесы очень разных людей из различных культурных и социальных слоев и даже исторических эпох — от старого крепостного Фирса до капиталиста Лопахина и передового студента Пети Трофимова. Их личные драмы между собой связаны. И композиционный центр пьесы, всех их объединяющий, — оскудевшее дворянское гнездо, вишневый сад. Продадут имение, и прежняя жизнь кончится, былое единство людей распадется. Поэтому смысл, главная тональность «Вишневого сада» — общее тревожное ожидание при минимуме событий, внешнего действия. Зато здесь много лиризма, скрытой поэзии, музыки тонких чувств, не высказываемых прямо, но постоянно ощущающихся на сцене и превращающих пьесу в поэтическую драму с глубоким подтекстом.
У имения с вишневым садом есть хозяева — помещица Любовь Андреевна Раневская и ее брат Леонид Гаев. Это дворяне, правящий класс императорской России; их богатая ярославская тетушка — графиня. Но от былого сословного величия в пьесе не сохранилось и следа (здесь есть образ Парижа, но нет обеих столиц — Москвы и Петербурга), да и «(дворянского» в хозяевах остались лишь обломовская лень, полная житейская беспомощность Гаева и безоглядная расточительность его сестры, окончательно разорившие их родное гнездо.
В какой момент действия, по вашим наблюдениям, происходит «смена знака» в оценке автором Раневской? Какие положительные качества героини начинают восприниматься со знаком «минус»?
При всех их очевидных недостатках и смешных чертах, склонности к безумной риторике это добрые неглупые люди, за ними стоят высокая культура и огромный жизненный опыт поколений, их суждения порой точны и проницательны. Ведь фразер Гаев тонко чувствует поэзию вишневого сада, точно характеризует сестру и произносит одну из центральных фраз пьесы — своего рода социальный диагноз: «Если против какой-нибудь болезни предлагается очень много средств, то это значит, что болезнь неизлечима». А Раневская резонно упрекает вечного студента и прекраснодушного фразера Петю Трофимова в хроническом безделье, незнании и непонимании любви и так же метко замечает в разговоре с Лопахиным: «Вам не пьесы смотреть, а смотреть бы почаще на самих себя. Как вы все серо живете, как много говорите ненужного».
Но суть этих характеров — в их внутренней нежизнеспособности, безволии. Это уже не волевые хозяева и тем более не сильные мира сего, они не могут и не хотят бороться за свои привилегии, интересы, положение в обществе за свою усадьбу, за заложенный и перезаложенный вишневый сад, который состарился, как Фирс, и уже никому не нужен, ибо вишня родится раз в два года, да и ту никто не покупает. Раневская и Гаев в глубине души сомневаются в самой необходимости такой борьбы, у них уже нет дворянских, помещичьих интересов, а следовательно, нет стимула к защите собственной культуры и идеалов.
САМОСТОЯТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ТЕКСТА*
Перечитайте и самостоятельно проанализируйте сцену из I действия «Вишневого сада» со слов Лопахина: «Мне хочется сказать вам что-нибудь очень приятное...» — до его слов: «Ну, мне пора». В своих рассуждениях опирайтесь на следующие вопросы:
1. В какой момент действия пьесы Лопахин поднимает тему продажи вишневого сада? Чем объясняется неготовность хозяев имения к обсуждению темы, предложенной Лопахиным?
2. Почему план «Спасения» сада, перспектива его «дачного» будущего вызывает столь единодушную реакцию Любови Андреевны и ее брата? Что скрыто в реплике Раневской, обращенной к Лопахину: «Милый мой, простите, вЫ1 ничего не понимаете»? Чего не понимает прагматичный Ермолай Алексеевич?
3. В чем смысл повторяющейся ремарки, сопровождающей реплики Лопахина: «взглянув на часы»? Как соотносится с ней реплика Фирса о «прежних временах, лет сорок-пятьдесят назад»?
4. Почему реплики Лопахина, снова и снова возвращающегося к теме спасения имения, «разбавляются» включением в беседу Симеонова-Пищика («Что в Париже? Как? Ели лягушек?»), сообщением Вари о двух телеграммах из Парижа?
5. В чем перекличка между рассуждениями Лопахина о новых временах («До сих пор в деревне были только господа и мужики, а теперь появились еще дачники») и монологом Гаева, обращенным к «многоуважаемому шкафу»?
6. Подытожьте свои наблюдения над чеховским микросюжетом. в рамках данной сцены высвечивается проблематика пьесы, основной «нерв» ее действия? Соотнесите внешний сюжет и элементы скрытого действия, «подводного течения», характерного для чеховского театра.
В пьесе Чехова нет привычного драматического конфликта, нет борьбы, потому что у хозяев вишневого сада нет непримиримого социального, классового врага, главные их враги — они сами. Образованный молодой купец Ермолай Лопахин — сын их крепостного, он любит своих прежних хозяев и искренне хочет им помочь, уговаривает, предлагает построить на месте поэтичного, но «бесполезного» вишневого сада доходные дачи, обещает дать на это немалые деньги в долг. Какой же это классовый противник? Он неожиданно для себя покупает на торгах чужое родовое имение себе в убыток, во многом только для удовлетворения своего социального самолюбия, как знак своей победы и удачи. Но очень много значат его со слезами сказанные Раневской слова: «О, скорее бы все это прошло, скорее бы изменилась как-нибудь наша нескладная, несчастливая жизнь».
И на внешне благополучную судьбу богача эта жизнь бросает тень общей неудачи. Это не речь победителя, Лопахин не чувствует себя хозяином жизни, даже неожиданно для себя купив желанное имение. Да и сам проект купца не так уж практичен: сегодня богатые дачники есть, а завтра их вообще может не быть. Вся его коммерция шатка и сомнительна, и, натерпевшись от своих «товарищей» по торговым делам, служащих и рабочих, Лопахин признается Пете Трофимову: «Надо только начать делать что-нибудь, чтобы понять, как мало честных, порядочных людей». Работа и наживание денег для него — скорее способ забыться, уйти от тревожащей жизни. Чехов назвал Лопахина мягким человеком, его персонаж одинок, и, в сущности, эти большие деньги и огромное имение ему не нужны. И любовная история молодого купца и усердной хозяйки дома Вари, приемной дочери Раневской, тоже неудачна. (Подумайте над причинами этих странных, никуда не идущих отношений.)
Остальные персонажи «Вишневого сада» еще меньше похожи на хозяев жизни. Помещик Симеонов-Пищик весь в долгах и непрерывно занимает деньги для отдачи процентов. Манерная горничная Дуняша («Я такая деликатная девушка, ужасно люблю нежные слова») вполне стоит наглого полуобразованного лакея Яши, презирающего свою мать и свою родину и рвущегося обратно в Париж, к красивой жизни. Нелепый конторщик Епиходов с его непрерывными «несчастьями» усердно читал ненужного ему философа Бокля («Я развитой человек, читаю разные замечательные книги»), но абсолютно не приспособлен к окружающей жизни. Восторженная девушка Аня и студент- мечтатель Петя Трофимов с их возвышенными речами и прекраснодушием мало похожи на практических деятелей, способных эту жизнь изменить; пока они наивно предлагают хозяевам вишневого сада покаяться, пострадать за прошлое и почитать разные хорошие книжки.
Стоит обратить внимание на такую важную составляющую художественной структуры пьесы, как диалоги. Обычно люди на сцене разговаривают друг с другом, спрашивают и отвечают, то есть рождается словесное действие, продолжающее и объясняющее события сюжета и раскрывающее характеры. Чеховские диалоги скорее напоминают монологи, люди говорят каждый свое, не слышат друг друга. Гувернантка Шарлотта, несчастное, одинокое, непонятное существо, забавляет своими цирковыми фокусами хозяев и произносит знаменательную фразу: «Так хочется поговорить, а не с кем...» А вокруг полно людей, и каждый говорит о своих неудачах и проблемах, все перебивают, не слушают друг друга. Восьмидесятилетний же Фирс просто никого не слышит, а его вещие пророчества не доходят до окружающих. Романтические монологи не знающей жизни Ани и Пети Трофимова обращены в никуда, в пустоту, иногда просто смешны, ибо напыщенную фразу «Я могу обходиться без вас, я могу проходить мимо вас, я силен и горд» говорит вечный студент, «облезлый барин», который только что нелепо упал с лестницы.
Чеховское внутреннее действие, лирическая «драма настроений» рождаются из этой разноголосицы, взаимонепонимания, жалоб, слез, вольного или невольного признания своей жизненной неудачи. Но в них нет мрака и тяжелого трагизма, какая-то часть прежней жизни, когда все серо существовали, томились и мучились, завершилась: люди освобождаются от груза прошлого и начинают думать о будущем, где каждый уже будет существовать сам по себе, выберет свою дорогу. Прежняя жизнь, старый мир исчерпали себя, оставшись лишь в воспоминаниях.
Задумайтесь над вопросами: Какова роль образа вишневого сада в пьесе? Можно ли говорить о своеобразном чеховском символизме? К кому обращены слова последнего «хранителя» сада Фирса: «Эх ты... недотепа!..»?
Пьеса Чехова завершается балом в проданном имении, его бывшие хозяева, новый владелец и их гости «весело» прощаются с трудным и грустным прошлым. «Последний акт будет веселый, да и вся пьеса веселая, легкомысленная», — говорил Чехов и назвал «Вишневый сад» комедией. Пьеса его действительно полна комизма и юмора, своеобразного веселья, а неизбежная грусть общего прощания с несчастливым, но родным миром вишневого сада, со старой, уходящей Россией светла, делает поэтическую драму Чехова своего рода «оптимистической комедией». Этого никак не могла и не хотела понять тогдашняя театральная критика, приписывавшая автору «Вишневого сада» то «оптимистический пессимизм», то «пессимистический оптимизм».
И все же надо различать легкое (если не легкомысленное), отрешенное отношение персонажей пьесы к этапным, роковым, необратимым изменениям в их судьбах и судьбах России и глубокую авторскую печаль, пронизывающую всю пьесу и в финале выразившуюся в явлении всеми забытого, больного, умирающего старика Фирса. За комедией ощутима трагедия, но по-настоящему видит ее автор пьесы, а вместе с ним и зрители. И снова глубокая чеховская печаль соединяется с надеждой и верой.
А чеховские герои еще не догадываются, что они — действующие лица надвигающейся исторической драмы.
И не только в легкомыслии, беспомощности и историческом безволии персонажей «Вишневого сада» надо искать корни этой ровной неизбывной чеховской печали, но и в том, что вместе с этими «бывшими людьми» под звуки осенних скрипок навсегда уходит великая культура, создававшаяся столетиями и воспитавшая таких великих художников слова, как Антон Павлович Чехов.
ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ
1. Как в чеховских рассказах соотносятся понятия «личность» и «среда», «быт» и «бытие»? Что такое «футлярность» и в чем ее губительность для человека?
2. В рассказе «Ионыч» показана значительная часть жизни героя. Почему автор предпочел «сжать» эпос до рамок небольшого рассказа, а не написать роман о докторе Старцеве? Какова позиция автора по отношению к своему герою?
3 *. Каков философский подтекст рассказа «Студент»? Проследите, как внутренне развивается образ Ивана Великопольского на протяжении рассказа. О чем хотел рассказать автор?
4. Как в пьесе «Вишневый сад» соотносятся внешнее и внутреннее действие («подводное течение»)? Почему герои пьесы «уклоняются» от очевидного, внешнего конфликта?
5. Какова роль различного типа ремарок в «Вишневом саде»? Какую функцию в чеховской пьесе выполняют звук, свет, детали предметного мира?
6. Что делает героев чеховской пьесы «недотепами», неспособными реализовать свой внутренний, духовный потенциал? Какова, по Чехову, мера ответственности личности перед эпохой, народом, культурой?
7. Как в «Вишневом саде» представлена тема будущего? Что позволяет рассматривать чеховскую комедию как «пьесу-предупреждение», приглашающую читателя и зрителя к раздумью над «общими» вопросами российской жизни?
8. В чем необычность авторского определения жанра «Вишневого сада»? Покомментируйте, пользуясь материалом пьесы, понятие жанрового синтеза применительно к чеховской комедии.
9*. Как в творчестве Чехова отразились реалии «переходной» эпохи рубежа веков?
ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ
«Чеховская» деталь.
Лирическая проза.
Подтекст.
Лирическая комедия.
Внутреннее действие.
Интрига.
ТЕМЫ СОЧИНЕНИЙ
1. Проблема авторского идеала в чеховских рассказах ( «Человек в футляре», «Крыжовник», «Ионыч», «Студент» ).
2. Философская проблематика рассказов А.П. Чехова.
3. Образ «пошлого мира» в чеховской прозе.
4. «Я все жду чего-то, как будто над нами должен обвалиться дом». (Особенности конфликта в пьесе «Вишневый сад».)
5. «Вся Россия - наш сад» (по комедии А.П. Чехова «Вишневый сад»).
6. «Вишневый сад»: драма или комедия?
ДОКЛАДЫ И РЕФЕРАТЫ
1. Приемы юмора и сатиры в чеховской прозе.
2. Образы и проблематика чеховской трилогии о «футлярных людях».
3. Новаторство Чехова-драматурга (по пьесе «Вишневый сад»).
РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА
Беркавский НЯ. Статьи о литературе. М.; Л., 1962. (Глава «Чехов, повествователь и драматург».)
Громов МЛ. Чехов. М., 1993.
Скафтымов А.П. Нравственные искания русских писателей. М., 1972. (Главы о Чехове.)
Камянов В.И. Время против безвременья: Чехов и современность. М., 1989.