Работа с текстом до чтения
1. Рассказ «Матрёнин двор» первоначально назывался «Не стоит село без праведника». Такое название ради публикации предложил А. Твардовский, сочтя его нейтральным. Сопоставьте оба названия. В чём вы видите главное отличие?
2. Известно, что этот рассказ полностью автобиографичен и достоверен. Жизнь Матрёны Васильевны Захаровой и смерть её воспроизведены как быль. Истинное название деревни — Мильцево, Курловско- го района, Владимирской области. Как вы думаете, исключает ли автобиографичность рассказа восприятие образа главной героини как типического характера?
3. Известно, что когда рассказ печатался, в нём по требованию редакции было изменено время действия — с 1956 на 1953 год, дохрущёвское время. Как вы можете объяснить этот факт?
Работа с текстом во время чтения
Познакомьтесь с рассказом. Прочитайте вступление и первую главу рассказа (в сокращении).
На сто восемьдесят четвёртом километре от Москвы по ветке, что идёт к Мурому и Казани, ещё с добрых полгода после того все поезда замедляли свой ход почти как бы до ощупи. Пассажиры льнули к стёклам, выходили в тамбур: чинят пути, что ли? из графика вышел?
Нет. Пройдя переезд, поезд опять набирал скорость, пассажиры усаживались.
Только машинисты знали и помнили, отчего это всё.
Да я.
1
Летом 1956 года из пыльной горячей пустыни я возвращался наугад - просто в Россию. Ни в одной точке её никто меня не ждал и не звал, потому что я задержался с возвратом годиков на десять. Мне просто хотелось в среднюю полосу - без жары, с лиственным рокотом леса. Мне хотелось затесаться и затеряться в самой нутряной России - если такая где-то была, жила.
За год до того по сю сторону Уральского хребта я мог наняться разве таскать носилки. Даже электриком на порядочное строительство меня бы не взяли. А меня тянуло - учительствовать. Говорили мне знающие люди, что нечего и на билет тратиться, впустую проезжу.
Но что-то начинало уже страгиваться. Когда я поднялся по лестнице Владимирского облоно и спросил, где отдел кадров, то с удивлением увидел, что кадры уже не сидели здесь за чёрной кожаной дверью, а за остеклённой перегородкой, как в аптеке. Всё же я подошёл к окошечку робко, поклонился и попросил:
- Скажите, не нужны ли вам математики где-нибудь подальше от железной дороги? Я хочу поселиться там навсегда.
Каждую букву в моих документах перещупали, походили из комнаты в комнату и куда-то звонили. Тоже и для них редкость была - все ведь просятся в город, да покрупней. И вдруг-таки дали мне местечко - Высокое Поле. От одного названия веселела душа. <...>
Ветром успокоения потянуло на меня от этих названий. Они обещали мне кондовую Россию. <...>
И я попросил мою новую знакомую отвести меня после базара в Тальново и подыскать избу, где бы стать мне квартирантом.
Я оказался квартирантом выгодным: сверх платы сулила школа за меня ещё машину торфа на зиму. По лицу женщины прошли заботы уже не умильные. У самой у неё места не было (они с мужем воспитывали её престарелую мать), оттого она повела меня к одним своим родным и ещё к другим. <...>
• Какие знакомые факты биографии писателя упоминаются в тексте?
• Что нового о нём вы узнали?
• Прочитайте (в сокращении) вторую и третью главы рассказа. По ходу чтения постарайтесь прокомментировать подчёркнутые в тексте слова, сочетания слов.
2
Так привыкли Матрёна ко мне, а я к ней, и жили мы запросто. Не мешала она моим долгим вечерним занятиям, не досаждала никакими расспросами. До того отсутствовало в ней бабье любопытство или до того она была деликатна, что не спросила меня ни разу: был ли я когда женат? Все тальновские бабы приставали к ней - узнать обо мне. Она им отвечала:
- Вам нужно - вы и спрашивайте. Знаю одно - дальний он.
И когда невскоре я сам сказал ей, что много провёл в тюрьме, она только молча покивала головой, как бы подозревала и раньше.
А я тоже видел Матрёну сегодняшнюю, потерянную старуху, и тоже не бередил её прошлого, да и не подозревал, чтоб там было что искать.
Знал я, что замуж Матрёна вышла ещё до революции, и сразу в эту избу, где мы жили теперь с ней, и сразу к печке (то есть не было в живых ни свекрови, ни старшей золовки незамужней, и с первого после брачного утра Матрёна взялась за ухват). Знал, что детей у неё было шестеро и один за другим умирали все очень рано, так что двое сразу не жило. Потом была какая-то воспитанница Кира. А муж Матрёны не вернулся с этой войны. Похоронного тоже не было. Односельчане, кто был с ним в роте, говорили, что-либо в плен он попал, либо погиб, а только тела - не нашли. За одиннадцать послевоенных лет решила и Матрёна сама, что он не жив. И хорошо, что думала так. Хоть и был бы теперь он жив - так женат где-нибудь в Бразилии или в Австралии. И деревня Тальново, и язык русский изглаживаются из памяти его...
Раз, придя из школы, я застал в нашей избе гостя. Высокий чёрный старик, сняв на колени шапку, сидел на стуле, который Матрёна выставила ему на середину комнаты, к печке-«голланд- ке». Всё лицо его облегали густые чёрные волосы, почти не тронутые сединой: с чёрной окладистой бородой сливались усы густые, чёрные, так что рот был виден едва; и непрерывные бакены чёрные, едва выказывая уши, поднимались к чёрным, космам, свисавшим с темени; и ещё широкие чёрные брови мостами были брошены друг другу навстречу. И только лоб уходил лысым куполом в лысую просторную маковку. Во всём облике старика показалось мне многознание и достойность. Он сидел ровно, сложив руки на посохе, посох же отвесно уперев в пол, - сидел в положении терпеливого ожидания и, видно, мало разговаривал с Матрёной, возившейся за перегородкой. <...>
Она поднялась с убогой тряпичной кровати и медленно выходила ко мне, как бы идя за своими словами. Я откинулся - и в первый раз совсем по-новому увидел Матрёну.
Верхнего света не было в нашей большой комнате, как лесом заставленной фикусами. От настольной же лампы свет падал кругом только на мои тетради, - а по всей комнате глазам, оторвавшимся от света, казался полумрак с розовинкой. И из него выступала Матрёна. И щёки её померещились мне не жёлтыми, как всегда, а тоже с розовинкой.
- Он за меня первый сватался... раньше Ефима... Он был брат - старший... Мне было девятнадцать, Фаддею - двадцать три... Вот в этом самом доме они тогда жили. Ихний был дом. Ихним отцом строенный.
Я невольно оглянулся. Этот старый серый изгнивающий дом вдруг сквозь блекло-зелёную шкуру обоев, под которыми бегали мыши, проступил мне молодыми, ещё не потемневшими тогда, стругаными брёвнами и весёлым смолистым запахом.
- И вы его?.. И что же?..
- В то лето... ходили мы с ним в рощу сидеть, - прошептала она. - Тут роща была, где теперь конный двор, вырубили её... Без малого не вышла, Игнатич. Война германская началась. Взяли Фаддея на войну.
Она уронила, это - и вспыхнул передо мной голубой, белый и жёлтый июль четырнадцатого года: ещё мирное небо, плывущие облака и народ, кипящий со спелым жнивом. Я представил их рядом: смоляного богатыря с косой через спину; её, румяную, обнявшую сноп. И - песню, песню под небом, какие давно уже отстала деревня петь, да и не споёшь при механизмах.
- Пошёл он на войну - пропал... Три года затаилась я, ждала. И ни весточки, и ни косточки.
Обвязанное старческим слинявшим платочком, смотрело на меня в непрямых мягких отсветах лампы круглое лицо Матрёны - как будто освобождённое от морщин, от будничного небрежного наряда - испуганное, девичье, перед страшным выбором.
<. >
И шли года, как плыла вода... В сорок первом не взяли на войну Фаддея из-за слепоты, зато Ефима взяли. И как старший брат в первую войну, так младший без вести исчез во вторую. Но этот вовсе не вернулся. Гнила и старела когда-то шумная, а теперь пустынная изба - и старела в ней беспритульная Матрёна.
И попросила она у той второй, забитой, Матрёны - чрева её урывочек (или кровиночку Фаддея?) - младшую их девочку Киру.
Десять лет она воспитывала её здесь как родную, вместо своих невыстоявших. И незадолго до меня выдала за молодого машиниста в Черусти. Только оттуда ей теперь и помощь сочилась: иногда сахарку, когда поросёнка зарежут - сальца.
Страдая от недугов и чая недалёкую смерть, тогда же объявила Матрёна свою волю: отдельный сруб горницы, расположенный под общею связью с избою, после смерти её отдать в наследство Кире. О самой избе она ничего не сказала. Ещё три сестры её метили получить эту избу.
Так в тот вечер открылась мне Матрёна сполна. И, как это бывает, связь и смысл её жизни, едва став мне видимыми, - в тех же днях пришли и в движение. Из Черустей приехала Кира, забеспокоился старик Фаддей: в Черустях, чтобы получить и удержать участок земли, надо было молодым поставить какое-нибудь строение. Шла для этого вполне матрёнина горница. А другого нечего было и поставить, неоткуда лесу взять. И не так сама Кира, и не так муж её, как за них старый Фаддей загорелся захватить этот участок в Черустях. <...>
<...> В тот же день началась мятель-дуель, по-матрёниному. Она кутила и кружила двое суток и замела дорогу непомерными сугробами. Потом, чуть дорогу умяли, прошёл грузовик-другой - внезапно потеплело, в один день разом распустило, стали сырые туманы, журчали ручьи, прорывшиеся в снегу, и нога в сапоге увязала по всё голенище.
Две недели не давалась трактору разломанная горница! Эти две недели Матрёна ходила, как потерянная. Оттого особенно ей было тяжело, что пришли три сестры её, все дружно обругали её дурой за то, что горницу отдала, сказали, что видеть её больше не хотят, - и ушли.
И в те же дни кошка колченогая сбрела со двора - и пропала. Одно к одному. Ещё и это пришибло Матрёну.
Наконец стаявшую дорогу прихватило морозом. Наступил солнечный день, и повеселело на душе. Матрёне что-то доброе приснилось под тот день.
С утра узнала она, что я хочу сфотографировать кого-нибудь за старинным ткацким станом (такие ещё стояли в двух избах, на них ткали грубые половики), - и усмехнулась застенчиво:
- Да уж погоди, Игнатич, пару дней, вот горницу, бывает, отправлю - сложу свой стан, ведь цел у меня - и снимешь тогда. Ей-богу правда!
Видно, привлекало её изобразить себя в старине. От красного морозного солнца чуть розовым залилось замороженное окошко сеней, теперь укороченных, - и грел этот отсвет лицо Матрёны. У тех людей всегда лица хороши, кто в ладах с совестью своей.
Перед сумерками, возвращаясь из школы, я увидел движение близ нашего дома. Большие новые тракторные сани были уже нагружены брёвнами, но многое ещё не поместилось - и семья деда Фаддея, и приглашённые помогать кончали сбивать ещё одни сани, самодельные. Все работали, как безумные, в том ожесточении. какое бывает у людей, когда пахнет большими деньгами или ждут большого угощения. Кричали друг на друга, спорили.
Спор шёл о том, как везти сани - порознь или вместе. Один сын Фаддея, хромой, и зять-машинист толковали, что сразу обои сани нельзя, трактор не утянет. Тракторист же, самоуверенный толстомордый здоровяга, хрипел, что ему видней, что он водитель и повезёт сани вместе. Расчёт его был ясен: по уговору машинист платил ему за перевоз горницы, а не за рейсы. Двух рейсов за ночь - по двадцать пять километров да один раз назад - он никак бы не сделал. А к утру ему надо было быть с трактором уже в гараже, откуда он увёл его тайком для левой.
Старику Фаддею не терпелось сегодня же увезти всю горницу - и он кивнул своим уступить. Вторые, наспех сколоченные сани подцепили за крепкими первыми.
Матрёна бегала среди мужчин, суетилась и помогала накатывать брёвна на сани. Тут заметил я, что она в моей телогрейке, уже измазала рукава о льдистую грязь брёвен, - и с неудовольствием сказал ей об этом. Телогрейка эта была мне память, она грела меня в тяжёлые годы.
Так я в первый раз рассердился на Матрёну Васильевну.
- Ой головушка бедная! - озадачилась она. - Ведь я её бегма подхватила, да и забыла, что твоя. Прости, Игнатич. - И сняла, повесила сушиться.
Погрузка кончилась, и все, кто работал, человек до десяти мужчин, прогремели мимо моего стола и нырнули под занавеску в кухоньку. Оттуда глуховато застучали стаканы, иногда звякала бутыль, голоса становились всё громче, похвальба - задорнее. Особенно хвастался тракторист. Тяжёлый запах самогона докатился до меня. Но пили недолго - темнота заставляла спешить. Стали выходить. Самодовольный, с жестоким лицом вышел тракторист. Сопровождать сани до Черустей шли зять-машинист, хромой сын Фаддея и ещё племянник один. Остальные расходились по домам. Фаддей, размахивая палкой, догонял кого- то, спешил что-то втолковать. Хромой сын задержался у моего стола закурить и вдруг заговорил, как любит он тётку Матрёну, и что женился недавно, и вот сын у него родился только что. Тут ему крикнули, он ушёл. За окном зарычал трактор.
Последней торопливо выскочила из-за перегородки Матрёна.
<...>
И вдруг скрипнула наша калитка. Я быстро вышел на мосты:
- Матрёна Васильевна?
В избу, пошатываясь, вошла её подруга Маша:
- Матрёна-то... Матрёна-то наша, Игнатич...
Я усадил её, и, мешая со слезами, она рассказала.
На переезде - горка, взъезд крутой. Шлагбаума нет. С первыми санями трактор перевалил, а трос лопнул, и вторые сани, самодельные, на переезде застряли и разваливаться начали - Фаддей для них лесу хорошего не дал, для вторых саней. Отвезли чуток первые за вторыми вернулись, трос ладили - тракторист и сын Фаддея хромой, и туда же, меж трактором и санями понесло и Матрёну. Что она там подсобить могла мужикам? Вечно она в мужичьи дела мешалась. И конь когда-то её чуть в озере не сшиб, под прорубь. И зачем на переезд проклятый пошла? - отдала горницу, и весь её долг, рассчиталась... Машинист всё смотрел, чтобы с Черустей поезд не нагрянул, его б фонари далеко видать, а с другой стороны, от станции нашей, шли два паровоза сцепленных - без огней и задом. Почему без огней - неведомо, а когда паровоз задом идёт машинисту с тендера сыплет в глаза пылью угольной, смотреть плохо. Налетели - и в мясо тех троих расплющили, кто между трактором и санями. Трактор изувечили, сани в щепки, рельсы вздыбили, и паровоза оба набок. <...>
3
А первые сани, нагруженные, целые, так и стояли за переездом невдали.
И именно это - что одни сани дразнили, ждали с готовым тросом, а вторые ещё можно было выхватывать из огня - именно это терзало душу чернобородого Фаддея всю пятницу и всю субботу. Дочь его трогалась разумом, над зятем висел суд, в собственном доме его лежал убитый им сын, на той же улице - убитая им женщина, которую он любил когда-то, Фаддей только ненадолго приходил постоять у гробов, держась за бороду. Высокий лоб его был омрачён тяжёлой думой, но дума эта была - спасти брёвна горницы от огня и от козней матрёниных сестёр.
Перебрав тальновских, я понял, что Фаддей был в деревне такой не один.
Что д о б р о м нашим, народным или моим, странно называет язык имущество наше. И его-то терять считается перед людьми постыдно и глупо.
Фаддей, не присаживаясь, метался то на посёлок, то на станцию, от начальства к начальству, и с неразгибаюшейся спиной, опираясь на посох, просил каждого снизойти к его старости и дать разрешение вернуть горницу.
И кто-то дал такое разрешение. И Фаддей собрал своих уцелевших сыновей, зятей и племянников, и достал лошадей в колхозе - и с того бока развороченного переезда, кружным путём через три деревни, обвозил остатки горницы к себе во двор. Он кончил это в ночь с субботы на воскресенье.
А в воскресенье днём - хоронили. Два гроба сошлись в середине деревни, родственники поспорили, какой гроб вперёд. Потом поставили их на одни розвальни рядышком, тетю и племянника, и по февральскому вновь обсыревшему насту под пасмурным небом повезли покойников на церковное кладбище за две деревни от нас. Погода была ветреная, неприютная, и поп с дьяконом ждали в церкви, не вышли в Тальново навстречу. <...>
Фаддей не пришёл на поминки Матрёны - потому ли, что поминал сына. Но в ближайшие дни он два раза враждебно приходил в эту избу на переговоры с матрёниными сёстрами и с сапожником-дезертиром.
Спор шёл об избе: кому она - сестре или приёмной дочери. Уж дело упиралось писать в суд, но примирились, рассудя, что суд отдаст избу не тем и не другим, а сельсовету. Сделка состоялась. Козу забрала одна сестра, избу - сапожник с женою, а в зачёт фаддеевой доли, что он «здесь каждое брёвнышко своими руками перенянчил», пошла уже свезённая горница, и ещё уступили ему сарай, где жила коза, и весь внутренний забор, между двором и огородом.
И опять, преодолевая немощь и ломоту, оживился и помолодел ненасытный старик. Опять он собрал уцелевших сыновей и зятей, они разбирали сарай и забор, и он сам возил брёвна на саночках, на саночках. <...>
Все отзывы её [золовки] о Матрёне были неодобрительны: и нечистоплотная она была; и за обзаводом не гналась; и не бережная; и даже поросёнка не держала, выкармливать почему-то не любила; и, глупая, помогала чужим людям бесплатно (и самый повод вспомнить Матрёну выпал - некого было дозвать огород вспахать на себе сохою).
И даже о сердечности и простоте Матрёны, которые золовка за ней признавала, она говорила с презрительным сожалением.
И только тут - из этих неодобрительных отзывов золовки - выплыл передо мною образ Матрёны, какой я не понимал её, даже живя с нею бок о бок.
В самом деле! - ведь поросёнок-то в каждой избе! А у неё не было. Что может быть легче выкармливать жадного поросёнка, ничего в мире не признающего, кроме еды! Трижды в день варить ему, жить для него - и потом зарезать и иметь сало.
А она не имела...
Не гналась за обзаводом... Не выбивалась, чтобы купить вещи и потом беречь их больше своей жизни.
Не гналась за нарядами. За одеждой, приукрашивающей уродов и злодеев.
Не понятая и брошенная даже мужем своим, схоронившая шесть детей, но не нрав свой общительный, чужая сёстрам, золовкам, смешная, по-глупому работающая на других бесплатно, - она не скопила имущества к смерти. Грязно-белая коза, колченогая кошка, фикусы...
Все мы жили рядом с ней и не поняли, что есть она тот самый праведник, без которого, по пословице, не стои т село.
Ни город.
Ни вся земля наша..
1959
• Что объединяет вторую и третью главы рассказа?
• Какие отношения сложились между Матрёной и рассказчиком?
• Когда становится понятно, что мир и лад, царящие в доме Матрёны, скоро будут разрушены? Как автор даёт это понять?
• Найдите и прочитайте описание внешности Фаддея. На чём акцентирует внимание читателя автор? Какой «говорящий» эпитет характеризует этого героя?
Работа с текстом после чтения
1. Прав ли Солженицын, называя отнюдь не идеальную Матрёну праведницей? В чём смысл понятия «праведник»?
При ответе учтите толкования слова в разных словарях:
Праведник - это человек с чистой совестью и душой. (В. Даль «Толковый словарь живого великорусского языка».)
Праведник - праведно живущий; во всём по закону Божью поступающий, безгрешник. (С. Ожегов «Толковый словарь русского языка».)
Праведник - тот, кто в своих действиях руководствуется принципами справедливости, честности, не нарушает правил нравственности. (Академический Словарь русского языка.) Каких известных вам героев русской литературы вы тоже назвали бы праведниками? Представьте, если бы на земле жили только праведники.
2. Каково отношение автора к своей героине? Почему праведницу Матрёну не понимали ни муж, ни сёстры, ни соседи?
3. В чём в первую очередь разные Фаддей и Матрёна?
4. Кто виноват в судьбе Матрёны? Сама она? Люди? Или власть? Проверьте, совпадает ли ваша точка зрения с авторской.
5. Можно ли назвать Матрёну «маленьким человеком»? А «обычным» человеком? Поясните свой ответ.
6. Что есть правда и что есть ложь с точки зрения автора рассказа? Расскажите, по какой правде жила Матрёна. А люди вокруг неё? Рассказчик? Может ли быть в жизни две правды?
1. Какие строчки рассказа вы бы назвали поэтическими, а какие — публицистичными?
2. Почему автор так открыто формулирует собственную позицию?
3. Выпишите наиболее образные, афористичные высказывания Матрёны. Почему автор выбирает народный язык для всего повествования, а не только для речи героини?
4. Можно ли, на ваш взгляд, характер Матрёны назвать русским национальным характером?
5. В статье «Раскаяние и самоограничение» Солженицын обозначит некую меру праведности, непрерывно возрастающую в одних и недоступную другим: «Есть такие прирождённые ангелы — они как будто невесомы, они скользят как бы поверх этой жизни (насилия, лжи, мифов о счастье и законности), нисколько в ней не утопая, даже касаясь ли стопами её поверхности. Каждый из нас встречал таких, их не десятеро и не сто на Россию, это — праведники, мы их видели, удивлялись ("чудаки"), пользовались их добром, в хорошие минуты отвечали им тем же, они располагают, — и тут же погружались опять на нашу обречённую глубину». Выскажите ваше отношение к этой позиции.
6. До знакомства со взглядом современных критиков на характер Матрёны запишите собственную оценку её личности. Найдите, в чём дополняют друг друга авторы, принадлежащие к разным национальным культурам.
Ж. Нива (французский исследователь): У Матрёны, «русской женщины» (вспомним Некрасова), двойное призвание: она образец скромности, воздержанности, и Солженицын видит в ней истинный смысл русской жизни, но вместе с тем она таит в себе трагедию. Трагично её прошлое, исковерканное скотской грубостью мужчин. Трагичен её конец: жадный деверь, который вырвал у неё «горницу, стоявшую без дела», и сделался, таким образом, косвенной причиной её бессмысленной смерти на железнодорожном переезде, это само вечное буйство, эгоизм, хищность, которые обезображивают Россию и рушат «связи и смысл» Матрёниной жизни.
ЛА. Симакова: Волнение Матрёны во время воспоминаний о своём прошлом было настолько впечатляющим, что рассказчик как бы воочию видел её и Фаддея молодыми. Оказывается, столько долгих лет грело её сердце это вспыхнувшее однажды и не погасшее чувство. А Фаддей? Ничто не дрогнуло в нём при виде мёртвой Матрёны. Сразу после похорон он заботится только о разделе её имущества и не успокаивается до тех пор, пока не перевозит к себе домой на санках доставшиеся ему сарай и забор.
Почему же они такие разные - Фаддей и Матрёна? В сострадательном и негодующем тоне рассказа как бы всё время звучит этот вопрос. Ответ же заключён в самом сопоставлении героев: как бы тяжела и неотвратима ни была судьба, она только ярче проявляет меру человеческого в каждом из людей.
• Сопоставьте собственную точку зрения с мнением критиков. В чём ваши позиции совпали, а в чём — нет?
• Проверьте, насколько аргументирована ваша позиция авторскими текстами.