1812, 6 (18) июля - родился в Симбирске.
1831-1834 - учёба на словесном отделении Московского университета.
1835 - приезд в Петербург, поступление на службу в Департамент внешней торговли Министерства финансов в должности переводчика.
1847 - издание романа «Обыкновенная история», начало работы над романом «Обломов».
1849 - в «Литературном сборнике» Некрасова (при журнале «Современник») опубликован «Сон Обломова» (отрывок из первой части романа «Обломов»).
1852-1855 - кругосветное путешествие на фрегате «Паллада». 1856 - назначен на должность цензора русской литературы.
1858 - чтение «Обломова» в кругу друзей редактору журнала «Отечественные записки» А.А. Краевскому, который и приобрёл роман для своего журнала.
1859 - напечатан роман «Обломов».
1867 - вышел в отставку в чине действительного статского советника.
1869 - завершена работа над романом «Обрыв».
1872 - написан критический этюд «Мильон терзаний».
1891, 15 (27) сентября - умер в Петербурге.
• Что вам показалось интересным в биографии Гончарова? Чем, помимо писательства, он занимался?
• Попробуйте назвать писателей - современников Гончарова.
Казалось бы, совсем рядом в истории литературы стоят имена Шукшина, Распутина, Довлатова, Полякова, а между тем каких разных героев вывели на сцену эпоха 1970-х и век XX на своём излёте! На рубеже двух веков русская литература потеряла своего «положительного» героя, поиски которого всегда её отличали.
Классический пример подобного поиска мы находим в творчестве И.А. Гончарова, мало знакомого современному читателю, но популярного во времена Чехова, Тургенева, Некрасова.
Герой чеховского рассказа «В усадьбе» (1894) Рашевич злобно разглагольствует, не подозревая, что его терпеливо слушает умный, образованный, деликатный сын рабочего: «Не чумазый же, не кухаркин сын дал нам литературу, науку, искусства, право, понятия о чести, долге... Всем этим человечество обязано исключительно белой кости, и в этом смысле с точки зрения естественно-исторической плохой Собакевич только потому, что он белая кость, полезнее и выше, чем самый лучший купец, хотя бы этот последний построил пятнадцать музеев. <...> Рашевич остановился, расчёсывая бороду обеими руками; остановилась на стене и его тень, похожая на ножницы.
- Возьмите вы нашу матушку-Расею, - продолжал он, заложив руки в карманы и становясь то на каблуки, то на носки. - Кто её лучшие люди? Возьмите наших первоклассных художников, литераторов, композиторов... Кто они? Всё это, дорогой мой, были представители белой кости. Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Тургенев, Гончаров, Толстой - не дьячковские дети-с!
- Гончаров был купец, - сказал Мейер.
- Что же! Исключения только подтверждают правило. Да и насчёт гениальности-то Гончарова можно ещё сильно поспорить».
Так недавно умерший Гончаров моментально исключается из гениев, как только выясняется, что он происходил из купеческой семьи.
Чехов же, внук крепостного мужика, тоже сын разорившегося купца, видел в недавно умершем писателе своего соратника, первоклассного литератора.
Ещё в 1886 г. Чехов в составленной им «Литературной табели о рангах» присвоил автору «Обломова» чин тайного советника (третий класс гражданской «Табели о рангах»). Рядом с Гончаровым из «всех живых русских литераторов, соответственно их талантам и заслугам» был поставлен только Лев Толстой. А выше - никого: места действительного тайного советника и канцлера Чехов оставил вакантными.
Гончаров как писатель в истории русской литературы XIX века оказывается в парадоксальной ситуации: рядом с другими - но в одиночестве, вместе - но поодаль ото всех. Эти рядом и вместе прошли через всю судьбу Гончарова.
Не слишком наполненная внешними событиями биография И.А. Гончарова тем не менее даёт массу информации для интересного и увлекательного рассказа о нём. В его жизни была и большая, но неразделённая любовь, и путешествия по свету, и государственная служба, причём в «страшной» роли цензора, и сложные отношения с И.С. Тургеневым, едва не дошедшие до дуэли, и воспитание детей своего умершего слуги, и многие другие факты, которые своей непривычностью могут по-настоящему заинтересовать и увлечь современного читателя.
Н.А. Рождественский
Официальные сведения о жизни Ивана Андреевича Гончарова скудны и отрывочны. Поэтому основные данные о судьбе знаменитого писателя можно почерпнуть лишь в автобиографических статьях самого Гончарова, помещённых в полном собрании его сочинений, и в редких воспоминаниях близких к нему лиц, в немногих напечатанных письмах и некрологах.
Гончаров желал отойти в потомство исключительно как автор «Обломова» и «Обрыва»; хотел, чтобы мерилом его оценки служили не мимолётные изъяснения случайных писем, а то, что он обдумывал целыми годами и во что вложил душу, творческие замыслы.
Отнесёмся с уважением к желанию писателя.
1. Прочитайте отрывки из воспоминаний и писем Гончарова. Как они иллюстрируют биографические факты из жизни писателя?
«Дом у нас был, что называется, полная чаша, как, впрочем, было почти у всех семейных людей, не имевших поблизости деревни.
Большой двор, даже два двора со многими постройками: людскими, конюшнями, хлевами, сараями, амбарами, птичниками и баней. Свои лошади, коровы, даже козы и бараны, куры и утки -
всё это населяло оба двора. Амбары, погреба, ледники переполнены были запасами муки, разного пшена и всяческой провизии для продовольствия нашего и обширной дворни. Словом, целое имение, деревня, помещённая в самом центре большого губернского города».
***
«Мать любила нас не тою сентиментальною, животною любовью, которая изливается в горячих ласках, в слабом потворстве и угодливости детским капризам и которая портит детей. Она умно любила, следя неослабно за каждым нашим шагом, и со строгою справедливостью распределяла поровну свою симпатию между всеми нами - четырьмя детьми. Она была взыскательна и не пропускала без наказания или замечания ни одной шалости, особенно если в шалости крылось зерно будущего порока. Она была неумолима - и детям, вероятно, доставалось бы строго и часто, если бы тут под рукой они не нашли себе защитника».
***
«Бывало, нашалишь что-нибудь: влезешь на крышу, на дерево; увяжешься с уличными мальчишками в соседний сад или с братом заберёшься на колокольню - мать узнает и пошлёт человека привести к себе.
Вот тут-то и спасаешься в благодетельный флигель к крёстному. Он уже знает, в чём дело. Является человек или горничная с зовом: «Пожалуйте к маменьке!».
- «Пошёл!» или «Пошла вон!» - лаконически командует моряк. Гнев матери между тем утихает, и дело ограничивается выговором вместо дранья ушей и стоянья на коленях, что было в наше время весьма распространённым средством смирять и обращать шалунов на путь правый».
***
«Я и другие, кто поступал в словесное отделение, бросились на пёструю микроскопическую грамоту, наняли учителя и, отложив всё прочее, напустились на грамматику и синтаксис и с этим скудным приобретённым с грехом пополам запасом явились на экзамен.
Много воды подлил этот греческий язык в мои тёплые надежды. К счастью, всё обошлось благополучно».
***
«Я, с 14-15-летнего возраста, не подозревая в себе никакого таланта, читал всё, что попадалось под руку, и писал сам непрестанно... И всё это было без всякой практической цели, а просто из влечения писать, учиться, заниматься, в смутной надежде, что выйдет что-нибудь».
***
«Это повальное чтение... открыв мальчику преждевременно глаза на многое, не могло не подействовать на усиленное развитие фантазии, и без того слишком живой от природы».
***
«Я по летам своим старше всех современных писателей, принадлежу к лучшей поре расцветания пушкинского гения, когда он так обаятельно действовал на общество, особенно на молодые поколения. Старики еще ворчали и косились на него, тогда как мы все падали на колени перед ним. Первым прямым учителем в развитии гуманитета, вообще в нравственной сфере, был Карамзин, а в деле поэзии мне и моим сверстникам, 15-16-летним юношам, приходилось питаться Державиным, Дмитриевым, Озеровым, даже Херасковым, которого в школе выдавали тоже за поэта. И вдруг Пушкин! Я узнал его с «Онегина», который выходил тогда периодически, отдельными главами. Боже мой! Какой свет, какая волшебная даль открылись вдруг, и какие правды и поэзии, и вообще жизни, притом современной, понятной, - хлынули из этого источника, и с каким блеском, в каких звуках! Какая школа изящества, вкуса для впечатлительной натуры!»
***
«...Я в то время был в чаду обаяния от его поэзии; я питался ею, как молоком матери; стих его приводил меня в дрожь восторга. На меня, как благотворный дождь, падали строфы его созданий («Евгения Онегина», «Полтавы» и др.). Его гению я и все тогдашние юноши, увлекавшиеся поэзиею, обязаны непосредственным влиянием на наше эстетическое образование».
***
«Когда он (Пушкин) вошёл с Уваровым, для меня точно солнце озарило всю аудиторию...
Перед тем однажды я видел его в церкви у обедни - и не спускал с него глаз. Черты его лица врезались у меня в памяти. И вдруг этот гений, эта слава и гордость России - предо мной в пяти шагах! Я не верил глазам. Читал лекцию Давыдов, профессор истории русской литературы.
«Вот вам теория искусства, - сказал Уваров, обращаясь к нам, студентам, и указывая на Давыдова, - а вот и самоё искусство», - прибавил он, указывая на Пушкина. Он эффектно отчеканил эту фразу, очевидно, заранее приготовленную. Мы все жадно впились глазами в Пушкина. Давыдов оканчивал лекцию. Речь шла о «Слове о полку Игоревом». Тут же ожидал своей очереди читать лекцию, после Давыдова, и Каченовский. Нечаянно между ними завязался, по поводу «Слова о полку Игоревом», разговор, который мало-помалу перешёл в горячий спор.
«Подойдите ближе, господа, - это для вас интересно», - пригласил нас Уваров, и мы тесной толпой, как стеной, окружили Пушкина, Уварова и обоих профессоров. Не умею выразить, как велико было наше наслаждение - видеть и слышать нашего кумира».
***
«Университетский официальный курс кончился, но влияние университета продолжалось. Потеряв из виду своих товарищей-словесников, я не забывал профессоров и их указаний. Потом, в Петербурге, тщательно изучая иностранные литературы, я уже регулировал свои занятия по тому методу и по тем указаниям, которые преподали нам в университете наши любимые профессора».
***
«Если бы Вы знали, сквозь какую грязь, сквозь какой разврат, мелочь, грубость понятий ума, сердечных движений души проходил я от пелён и чего стоило бедной моей натуре пройти сквозь фалангу всякой нравственной и материальной грязи и заблуждений, чтобы выкарабкаться на ту стезю, на которой Вы видели меня, всё ещё... вздыхающего о том светлом и прекрасном человеческом образе, который часто снится мне...»
***
«Вы, конечно, спросите, зачем я это делаю. Но если не поеду, ведь, можно, пожалуй, спросить и так: зачем я остался? Поехал бы за тем, чтобы видеть, знать всё то, что с детства читал, как сказку, едва веря тому, что говорят. <...> Все удивились, что я мог решиться на такой дальний и опасный путь - я, такой ленивый, избалованный! Кто меня знает, тот не удивится этой решимости. Внезапные перемены составляют мой характер, я никогда не бываю одинаков двух недель сряду, а если наружно и кажусь постоянен и верен своим привычкам и склонностям, так это от неподвижности форм, в которые заключена моя жизнь».
***
«Вышел в отставку, о которой давно помышлял, как об отрицательном, но неизбежном благе. <...> Прослужив 30 лет, я счёл себя вправе успокоиться и отдохнуть - всё, что мне теперь остаётся, так как свобода теперь для меня - мёртвое благо, которым я не могу воспользоваться производительно».
***
«Последний вопрос: зачем я не писал и не пишу ничего другого?
Не могу, не умею! То есть не могу и не умею ничего писать иначе, как образами и картинами, и притом большими, следовательно, писать долго, медленно и трудно. <...> То, что не выросло и не созрело во мне самом, чего я не видел и не наблюдал, чем не жил, то недоступно моему перу! У меня есть (или была) своя нива, свой грунт, как есть своя родина, свой родной воздух, друзья и недруги, свой мир наблюдений, впечатлений и воспоминаний, - и я писал только то, что переживал, что мыслил, чувствовал, что любил, что близко видел и знал, - словом, писал и свою жизнь и то, что к ней прирастало».
***
«Я посетил его за день до его смерти, и при выражении мною надежды, что он ещё поправится, он посмотрел на меня <...> и сказал твёрдым голосом: «Нет, я умру! Сегодня ночью я видел Христа, и он меня простил...»
А. Ф. Кони
• Сделайте вывод, под влиянием чего и кого формировался Гончаров-писатель.
• Расскажите об отношении Гончарова к Пушкину.
• Что писатель говорит о своих привычках, характере?
• Что Гончаров называет своим «грунтом», своей «нивой»?
2. Познакомьтесь с письмом И.А. Гончарова другому своему современнику А.Н. Островскому от 16 августа 1858 г Речь в нём идёт ещё об одном роде деятельности писателя - работе цензором.
Вспомните до чтения письма сценическую судьбу пьесы Островского «Свои люди - сочтёмся».
Милостивый государь Александр Николаевич, только три дня тому назад получил я чрез Горбунова три из Ваших комедий: 1. Свои люди - сочтёмся, 2. Семейная картина.
3. Утро молодого человека, и тотчас же последние две подписал, а первую вчера при рапорте представил в Ценсурный комитет. Сверх того, я предупредил о ней Егора Петровича Ковалевского, чтобы он поговорил о ней министру, и на днях зайду к нему опять, напомню ему, да ещё поговорю с секретарём канцелярии министра Добровольским, который, кажется, изготовляет о поступающих в Главное управление ценсуры сочинениях доклады.
Сомнения нет, что комедия в изменённом виде пройдёт, но мне хотелось бы, чтобы она прошла в прежнем виде: я буду настаивать на этом, но боюсь, что не захотят нарушить формы, то есть не найдут достаточного повода изменить прежнее решение.
Письмо Ваше я давно получил, но не отвечал, потому что хотел сказать что-нибудь побольше о Вашем деле, а сказать пока нечего. Кушелев уехал, и я не понимаю, отчего Горбунов не прислал остальных комедий: разве ещё не все доставлены от Вас самих. Я попрошу ускорить докладом, и, как скоро состоится в Главном управлении решение, я тотчас же Вас уведомлю.
Остаюсь искренне Вам преданный И. Гончаров.
• Как это письмо характеризует личность Гончарова? В чём он видит зада чи, стоящие перед цензором?
3. Гончаров не оставил автобиографии, но зато в своих произведениях он даёт нам внутреннюю автобиографию.
В заключительной главе «Обломова» вы встретите описание внешности писателя: перед нами является «литератор, полный, с апатическим лицом, задумчивыми, как будто сонными, глазами».
А «Фрегат «Паллада» вообще называют классическим открытым письмом, в котором Гончаров много рассказывает о себе, о своей жизни. И на картины чужой природы, и на описание всего путешествия он налагает яркий отпечаток своей личности.
Прочитайте несколько очерков из «Фрегата «Паллады». Что и каким образом рассказывает о себе Гончаров?
Литература и иные источники
1. Алексеев АД. Летопись жизни и творчества И. А. Гончарова. - М.; Л., 1960.
2. И.А. Гончаров в русской критике. - М., 1968.
3. И.А. Гончаров в воспоминаниях современников. - Л., 1969.
4. И.А. Гончаров. Литературно-критические статьи и письма. - Л., 1938.
5. Котельникова ВА. Иван Александрович Гончаров. - М., 1993.
6. Краснощёкова ЕА. «Обломов» И. А. Гончарова. - М., 1970.
7. Лощин Ю. Гончаров - М., 1986.
8. Пруцков Н.И. Мастерство Гончарова-романиста. - М.; Л., 1962.
9. Рыбасов А.П. И.А. Гончаров. - М., 1962.
10. Собрания сочинений И.А. Гончарова. - М., 1952-1955. - Т.7.
11. Цейтлин А.Г. И.А. Гончаров. - М., 1950.
12. http://www.goncharov.spb.ru
13. http://az.lib.rU/g/goncharov
Работа с текстом до чтения
1. Просмотрите основные даты жизни и творчества Гончарова. Расскажите об этапах работы писателя над романом «Обломов».
Используйте для рассказа воспоминания писателя: «Вскоре после напечатания в 1847 году в "Современнике" "Обыкновенной истории" у меня уже в уме был готов план "Обломова"». «В 1857 г. я поехал за границу в Мариенбад и там написал в течение 7-ми недель почти все три последние тома "Обломова"».
2. Познакомьтесь с авторским замыслом романа: «Я старался показать в "Обломове", как и отчего у нас люди превращаются прежде времени в... кисель».
Как вы понимаете замысел писателя?
3. Познакомьтесь с оценкой романа, высказанной Л. Н. Толстым в одном из писем 1859 года: «"Обломов" — капитальнейшая вещь, какой давно не было. Скажите Г ончарову, что я в восторге от "Обломова". Он имеет успех не случайный, не с треском, а здоровый, капитальный, а не временный...»
Как вы понимаете выражение — капитальнейшая вещь?
Работа с текстом во время чтения
1. Наблюдение над композицией романа.
Просмотрите текст, обратите внимание на количество частей в романе.
Критики П. Вайль и А. Генис в книге «Родная речь» пишут об интересной особенности композиции романа И.А. Гончарова: «Роман строго подчинён календарю. Начинается он весной - 1 мая. Всё бурное действие - любовь Обломова и Ольги - приходится на лето. А кончается собственно романная часть книги зимой - первым снегом. Композиция романа, вписанная в годовой круг, приводит к плавной завершённости все сюжетные линии. Кажется, что такое построение заимствовано Гончаровым прямо из родной природы. Жизнь Обломова - от его любви до меню его обеда - включена в этот органический порядок. Она отражается в естественном годовом круговороте, находя в календаре масштаб для сравнения».
О чём, по вашему мнению, говорит такая композиция романа?
2. Читаем первую главу романа (в сокращении).
В Гороховой улице, в одном из больших домов, народонаселения которого стало бы на целый уездный город, лежал утром в постели, на своей квартире, Илья Ильич Обломов. (Сказочное начало с несказочными деталями, сразу чувствуется авторская ирония.)
Это был человек лет тридцати двухтрёх от роду, среднего роста, приятной наружности, с тёмно-серыми глазами, но с отсутствием всякой определённой идеи, всякой сосредоточенности в чертах лица. Мысль гуляла вольной птицей по лицу, порхала в глазах, садилась на полуотворённые губы, пряталась в складках лба, потом совсем пропадала, и тогда во всём лице теплился ровный свет беспечности. С лица беспечность переходила, в позы всего тела, даже в складки шлафрока [халата]. (Иронией наполнен весь портрет героя.)
Иногда взгляд его помрачался выражением будто усталости или скуки; но ни усталость, ни скука не могли ни на минуту согнать с лица мягкость, которая была господствующим и основным выражением, не лица только, а всей души; а душа так открыто и ясно светилась в глазах, в улыбке, в каждом движении головы, руки. (Здесь мы уже чувствуем реальную симпатию автора к своему герою.) И поверхностно наблюдательный, холодный человек, взглянув мимоходом на Обломова, сказал бы: «Добряк должен быть, простота!» Человек поглубже и посимпатичнее, долго вглядываясь в лицо его, отошёл бы в приятном раздумье, с улыбкой.
Цвет лица у Ильи Ильича не был ни румяный, ни смуглый, ни положительно бледный, а безразличный или казался таким, может быть, потому, что Обломов как-то обрюзг не по летам: от недостатка ли движения или воздуха, а может быть, того и другого. Вообще же тело его, судя по матовому, чересчур белому цвету шеи, маленьких пухлых рук, мягких плеч, казалось слишком изнеженным для мужчины.
Движения его, когда он был даже встревожен, сдерживались также мягкостью и не лишённою своего рода грации ленью. Если на лицо набегала из души туча заботы, взгляд туманился, на лбу являлись складки, начиналась игра сомнений, печали, испуга; но редко тревога эта застывала в форме определённой идеи, ещё реже превращалась в намерение. Вся тревога разрешалась вздохом и замирала в апатии или в дремоте.
Как шёл домашний костюм Обломова к покойным чертам лица его и к изнеженному телу! На нём был халат из персидской материи, настоящий восточный халат, без малейшего намёка на Европу, без кистей, без бархата, без талии, весьма поместительный, так что и Обломов мог дважды завернуться в него. Рукава, по неизменной азиатской моде, шли от пальцев к плечу всё шире и шире. Хотя халат этот и утратил свою первоначальную свежесть и местами заменил свой первобытный, естественный лоск другим, благоприобретённым, но всё ещё сохранял яркость восточной краски и прочность ткани.
Халат имел в глазах Обломова тьму неоценённых достоинств: он мягок, гибок; тело не чувствует его на себе; он, как послушный раб, покоряется самомалейшему движению тела. (Два абзаца - о любимом халате героя.)
Обломов всегда ходил дома без галстука и без жилета, потому что любил простор и приволье. Туфли на нём были длинные, мягкие и широкие; когда он, не глядя, опускал ноги с постели на пол, то непременно попадал в них сразу.
Лежанье у Ильи Ильича не было ни необходимостью, как у больного или как у человека, который хочет спать, ни случайностью, как у того, кто устал, ни наслаждением, как у лентяя: это было его нормальным состоянием. Когда он был дома - а он был почти всегда дома, - он всё лежал, и всё постоянно в одной комнате, где мы его нашли, служившей ему спальней, кабинетом и приёмной. У него было ещё три комнаты, но он редко туда заглядывал, утром разве, и то не всякий день, когда человек мёл кабинет его, чего всякий день не делалось. В тех комнатах мебель закрыта была чехлами, шторы спущены.
Комната, где лежал Илья Ильич, с первого взгляда казалась прекрасно убранною. Там стояло бюро красного дерева, два дивана, обитые шёлковою материею, красивые ширмы с вышитыми небывалыми в природе птицами и плодами. Были там шёлковые занавесы, ковры, несколько картин, бронза, фарфор и множество красивых мелочей.
Но опытный глаз человека с чистым вкусом одним беглым взглядом на всё, что тут было, прочёл бы только желание кое-как соблюсти decorum1 неизбежных приличий, лишь бы отделаться от них. Обломов хлопотал, конечно, только об этом, когда убирал свой кабинет. Утончённый вкус не удовольствовался бы этими тяжёлыми, неграциозными стульями красного дерева, шаткими этажерками. Задок у одного дивана оселся вниз, наклеенное дерево местами отстало.
1 Decorum - видимость (лат.).
Точно тот же характер носили на себе и картины, и вазы, и мелочи. (Сначала интерьер любовно рисуется и тут же разрушается.)
Сам хозяин, однако, смотрел на убранство своего кабинета так холодно и рассеянно, как будто спрашивал глазами: «Кто сюда натащил и наставил всё это?» От такого холодного воззрения Обломова на свою собственность, а может быть, и ещё от более холодного воззрения на тот же предмет слуги его, Захара, вид кабинета, если осмотреть там всё повнимательнее, поражал господствующею в нём запущенностью и небрежностью.
По стенам, около картин, лепилась в виде фестонов паутина, напитанная пылью; зеркала, вместо того чтоб отражать предметы, могли бы служить скорее скрижалями для записывания на них, по пыли, каких-нибудь заметок на память. Ковры были в пятнах. На диване лежало забытое полотенце; на столе редкое утро не стояла не убранная от вчерашнего ужина тарелка с солонкой и с обглоданной косточкой да не валялись хлебные крошки.
Если б не эта тарелка, да не прислонённая к постели только что выкуренная трубка, или не сам хозяин, лежащий на ней, то можно было бы подумать, что тут никто не живёт, - так всё запылилось, полиняло и вообще лишено было живых следов человеческого присутствия. На этажерках, правда, лежали две-три развёрнутые книги, валялась газета, на бюро стояла и чернильница с перьями; но страницы, на которых развёрнуты были книги, покрылись пылью и пожелтели; видно, что их бросили давно; нумер газеты был прошлогодний, а из чернильницы, если обмакнуть в неё перо, вырвалась бы разве только с жужжанием испуганная муха. (Каждая деталь - говорящая.)
Илья Ильич проснулся, против обыкновения, очень рано, часов в восемь. Он чем-то сильно озабочен. На лице у него попеременно выступал не то страх, не то тоска и досада. Видно было, что его одолевала внутренняя борьба, а ум ещё не являлся на помощь. (Опять ирония автора.)
Дело в том, что Обломов накануне получил из деревни, от своего старосты, письмо неприятного содержания. Известно, о каких неприятностях может писать староста: неурожай, недоимки, уменьшение дохода и т.п. Хотя староста и в прошлом, и в третьем году писал к своему барину точно такие же письма, но и это последнее письмо подействовало так же сильно, как всякий неприятный сюрприз.
Легко ли? предстояло думать о средствах к принятию каких-нибудь мер. Впрочем, надо отдать справедливость заботливости Ильи Ильича о своих делах. Он по первому неприятному письму старосты, полученному несколько лет назад, уже стал создавать в уме план разных перемен и улучшений в порядке управления своим имением.
По этому плану предполагалось ввести разные новые экономические, полицейские и другие меры. Но план был ещё далеко не весь обдуман, а неприятные письма старосты ежегодно повторялись, побуждали его к деятельности и, следовательно, нарушали покой. Обломов сознавал необходимость до окончания плана предпринять что-нибудь решительное.
Он, как только проснулся, тотчас же вознамерился встать, умыться и, напившись чаю, подумать хорошенько, кое-что сообразить, записать и вообще заняться этим делом как следует.
С полчаса он всё лежал, мучась этим намерением, но потом рассудил, что успеет ещё сделать это и после чаю, а чай можно пить, по обыкновению, в постели, тем более что ничто не мешает думать и лёжа.
Так и сделал. После чаю он уже приподнялся с своего ложа и чуть было не встал; поглядывая на туфли, он даже начал спускать к ним одну ногу с постели, но тотчас же опять подобрал её.
Пробило половина десятого, Илья Ильич встрепенулся.
- Что ж это я в самом деле? - сказал он вслух с досадой. - Надо совесть знать: пора за дело! Дай только волю себе, так и...
- Захар! - закричал он.
В комнате, которая отделялась только небольшим коридором от кабинета Ильи Ильича, послышалось сначала точно ворчанье цепной собаки, потом стук спрыгнувших откуда-то ног. Это Захар спрыгнул с лежанки, на которой обыкновенно проводил время, сидя погружённый в дремоту.
В комнату вошёл пожилой человек, в сером сюртуке, с прорехою под мышкой, откуда торчал клочок рубашки, в сером же жилете с медными пуговицами, с голым, как колено, черепом и с необъятно широкими и густыми русыми с проседью бакенбардами, из которых каждой стало бы на три бороды.
<...> Илья Ильич, погружённый в задумчивость, долго не замечал Захара. Захар стоял перед ним молча. Наконец он кашлянул.
- Что ты? - спросил Илья Ильич.
- Ведь вы звали?
- Звал? Зачем же это я звал - не помню! - отвечал он, потягиваясь. - Поди пока к себе, а я вспомню.
Захар ушёл, а Илья Ильич продолжал лежать и думать о проклятом письме.
Прошло с четверть часа.
- Ну, полно лежать! - сказал он, - надо же встать... А впрочем, дай-ка я прочту ещё раз со вниманием письмо старосты, а потом уж и встану. - Захар!
Опять тот же прыжок и ворчанье сильнее. Захар вошёл, а Обломов опять погрузился в задумчивость. Захар стоял минуты две, неблагосклонно, немного стороной посматривая на барина, и, наконец, пошёл к дверям.
- Куда же ты? - вдруг спросил Обломов.
- Вы ничего не говорите, так что ж тут стоять-то даром? - захрипел Захар, за неимением другого голоса, который, по словам его, он потерял на охоте с собаками, когда ездил со старым барином и когда ему дунуло будто сильным ветром в горло.
Он стоял вполуоборота среди комнаты и глядел всё стороной на Обломова.
- А у тебя разве ноги отсохли, что ты не можешь постоять? Ты видишь, я озабочен - так и подожди! Не належался ещё там? Сыщи письмо, что я вчера от старосты получил. Куда ты его дел?
- Какое письмо? Я никакого письма не видал, - сказал Захар.
- Ты же от почтальона принял его: грязное такое!
- Куда ж его положили - почему мне знать? - говорил Захар, похлопывая рукой по бумагам и по разным вещам, лежавшим на столе.
- Ты никогда ничего не знаешь. Там, в корзине посмотри! Или не завалилось ли за диван? Вот спинка-то у дивана до сих пор не починена; что б тебе призвать столяра да починить? Ведь ты же изломал. Ни о чём не подумаешь!
- Я не ломал, - отвечал Захар, - она сама изломалась; не век же ей быть: надо когда-нибудь изломаться.
Илья Ильич не счёл за нужное доказывать противное.
- Нашёл, что ли? - спросил он только.
- Вот какие-то письма.
- Не те.
- Ну, так нет больше, - говорил Захар.
- Ну хорошо, поди! - с нетерпением сказал Илья Ильич. - Я встану, сам найду.
Захар пошёл к себе, но только он упёрся было руками о лежанку, чтоб прыгнуть на неё, как опять послышался торопливый крик: «Захар, Захар!».
- Ах ты, господи! - ворчал Захар, отправляясь опять в кабинет. - Что это за мученье? Хоть бы смерть скорее пришла!
- Чего вам? - сказал он, придерживаясь одной рукой за дверь кабинета и глядя на Обломова, в знак неблаговоления, до того стороной, что ему приходилось видеть барина вполглаза, а барину видна была только одна необъятная бакенбарда, из которой, так и ждёшь, что вылетят две-три птицы.
- Носовой платок, скорей! Сам бы ты мог догадаться: не видишь! - строго заметил Илья Ильич.
Захар не обнаружил никакого особенного неудовольствия или удивления при этом приказании и упрёке барина, находя, вероятно, с своей стороны, и то и другое весьма естественным.
- А кто его знает, где платок? - ворчал он, обходя вокруг комнату и ощупывая каждый стул, хотя и так можно было видеть, что на стульях ничего не лежит.
- Всё теряете! - заметил он, отворяя дверь в гостиную, чтоб посмотреть, нет ли там.
- Куда? Здесь ищи! Я с третьего дня там не был. Да скорее же! - говорил Илья Ильич.
- Где платок? Нету платка! - говорил Захар, разводя руками и озираясь во все углы. - Да вон он, - вдруг сердито захрипел он, - под вами! Вон конец торчит. Сами лежите на нём, а спрашиваете платка!
И, не дожидаясь ответа, Захар пошёл было вон. Обломову стало немного неловко от собственного промаха. Он быстро нашёл другой повод сделать Захара виноватым.
- Какая у тебя чистота везде: пыли-то, грязи-то, боже мой! Вон, вон, погляди-ка в углах-то - ничего не делаешь!
- Уж коли я ничего не делаю... - заговорил Захар обиженным голосом. - Стараюсь, жизни не жалею! И пыль-то стираю и мету- то почти каждый день...
Он указал на середину пола и на стол, на котором Обломов обедал.
- Вон, вон, - говорил он, - всё подметено, прибрано, словно к свадьбе... Чего ещё?
- А это что? - прервал Илья Ильич, указывая на стены и на потолок. - А это? А это?
Он указал и на брошенное со вчерашнего дня полотенце и на забытую на столе тарелку с ломтем хлеба.
- Ну, это, пожалуй, уберу, - сказал Захар снисходительно, взяв тарелку.
- Только это! А пыль по стенам, а паутина?.. - говорил Обломов, указывая на стены.
- Это я к Святой неделе убираю: тогда образа чищу и паутину снимаю...
- А книги, картины обмести?..
- Книги и картины перед Рождеством: тогда с Анисьей все шкафы переберём. А теперь когда станешь убирать? Вы всё дома сидите.
- Я иногда в театр хожу да в гости: вот бы...
- Что за уборка ночью!
Обломов с упрёком поглядел на него, покачал головой и вздохнул, а Захар равнодушно поглядел в окно и тоже вздохнул. Барин, кажется, думал: «Ну, брат, ты ещё больше Обломов, нежели я сам», а Захар чуть ли не подумал: «Врёшь! Ты только мастер говорить мудрёные да жалкие слова, а до пыли и до паутины тебе и дела нет». <...>
Захар ушёл, а Обломов погрузился в размышления. Через несколько минут пробило ещё полчаса.
- Что это? - почти с ужасом сказал Илья Ильич. - Одиннадцать часов скоро, а я ещё не встал, не умылся до сих пор? Захар, Захар!
- Ах ты, боже мой! Ну! - послышалось из передней, и потом известный прыжок.
- Умыться готово? - спросил Обломов.
- Готово давно! - отвечал Захар. - Чего вы не встаёте?
- Что ж ты не скажешь, что готово? Я бы уж и встал давно. Поди же, я сейчас иду вслед за тобою. Мне надо заниматься, я сяду писать.
Захар ушёл, но чрез минуту воротился с исписанной и замасленной тетрадкой и клочками бумаги.
- Вот, коли будете писать, так уж кстати извольте и счёты поверить: надо деньги заплатить.
- Какие счёты? Какие деньги? - с неудовольствием спросил Илья Ильич.
- От мясника, от зеленщика, от прачки, от хлебника: все денег просят.
- Только о деньгах и забота! - ворчал Илья Ильич. - А ты что понемногу не подаёшь счёты, а все вдруг?
- Вы же ведь всё прогоняли меня: завтра да завтра...
- Ну, так и теперь разве нельзя до завтра?
- Нет! Уж очень пристают: больше не дают в долг. Нынче первое число.
- Ах! - с тоской сказал Обломов. - Новая забота! Ну, что стоишь? Положи на стол. Я сейчас встану, умоюсь и посмотрю, - сказал Илья Ильич. - Так умыться-то готово?
- Готово! - сказал Захар.
- Ну, теперь...
Он начал было, кряхтя, приподниматься на постели, чтоб встать.
- Я забыл вам сказать, - начал Захар, - давеча, как вы ещё почивали, управляющий дворника прислал: говорит, что непременно надо съехать... квартира нужна.
- Ну, что ж такое? Если нужна, так, разумеется, съедем. Что ты пристаёшь ко мне? Уж ты третий раз говоришь мне об этом.
- Ко мне пристают тоже.
- Скажи, что съедем.
- Они говорят: вы уж с месяц, говорят, обещали, а всё не съезжаете; мы, говорят, полиции дадим знать.
- Пусть дают знать! - сказал решительно Обломов. - Мы и сами переедем, как потеплее будет, недели через три.
- Куда недели через три! Управляющий говорит, что чрез две недели рабочие придут: ломать всё будут... «Съезжайте, говорит, завтра или послезавтра»...
- Э-э-э! слишком проворно! Видишь, ещё что! Не сейчас ли прикажете? А ты мне не смей и напоминать о квартире. Я уж тебе запретил раз; а ты опять. Смотри!
- Что ж мне делать-то? - отозвался Захар.
- Что ж делать? - вот он чем отделывается от меня! - отвечал Илья Ильич. - Он меня спрашивает! Мне что за дело? Ты не беспокой меня, а там как хочешь, так и распорядись, только чтоб не переезжать. Не может постараться для барина!
<...> Он повернулся на спину.
- Вы бы написали, сударь, к хозяину, - сказал Захар, - так, может быть, он бы вас не тронул, а велел бы сначала вон ту квартиру ломать.
Захар при этом показал рукой куда-то направо.
- Ну, хорошо, как встану, напишу... Ты ступай к себе, а я подумаю. Ничего ты не умеешь сделать, - добавил он, - мне и об этой дряни надо самому хлопотать.
Захар ушёл, а Обломов стал думать.
Но он был в затруднении, о чём думать: о письме ли старосты, о переезде ли на новую квартиру, приняться ли сводить счёты? Он терялся в приливе житейских забот и всё лежал, ворочаясь с боку на бок. По временам только слышались отрывистые восклицания: «Ах, боже мой! Трогает жизнь, везде достаёт».
Неизвестно, долго ли бы ещё пробыл он в этой нерешительности, но в передней раздался звонок.
- Уж кто-то и пришёл! - сказал Обломов, кутаясь в халат. - А я ещё не вставал - срам да и только! Кто бы это так рано?
И он, лёжа, с любопытством глядел на двери.
• Какие эпитеты, олицетворения, метафоры использует автор, создавая портрет Обломова?
• Почему одна и та же комната служила для Обломова и спальней, и кабинетом, и приёмной?
• Перечитайте описание интерьера. Известно, что Гончаров сам себя называл рисовальщиком. С какой целью автор прорисовывает даже мелкие детали?
• Найдите в тексте описание попыток героя совершить какое- либо действие. Составьте цепочку, начиная с «хочет встать, умыться» до «лёжа, с любопытством глядел на двери».
• Перечитайте рассуждения Обломова. О чём он думает?
• Что можно сказать об отношении автора к своему герою? Докажите, что автор подсмеивается над своим героем, используя приём иронии.
• «В письме к С. А. Никитенко в 1873 г. И.А. Гончаров писал: «Я старался показать в "Обломове" как и отчего у нас люди превращаются прежде времени в ...кисель - климат, среда, протяжение — захолустья, дремотная жизнь — и ещё частные, индивидуальные у каждого обстоятельства». Перечитайте «Сон Обломова» и расскажите, в какой среде вырос Илья Обломов.
• «Что объединяет образы Обломова и Захара? Почему они не могут обойтись друг без друга?
3. Характеристика образа Обломова.
Подготовьте анализ образа Обломова, опираясь на следующие приёмы, характеризующие героя.
4. Самостоятельный анализ образа Штольца или Ольги (на выбор).
Работа с текстом после чтения
1. С какой целью автор в первой части романа знакомит читателя с различными второстепенными персонажами? Чем на их фоне выделяется Обломов?
2. Что мы узнаём об Обломове и обломовщине из первой части романа, а что — из трёх последующих? К каким выводам вы пришли?
3. Из последних строк романа мы узнаём, что всю историю Обломова рассказывает Штольц. Докажите примерами из текста, что в повествовании об Обломове постоянно переплетаются два голоса — поучительный Штольца и насмешливый, но сочувственный самого автора.
4. Сравните изображение Обломова в состоянии покоя и в движении. В каком случае он кажется смешным?
5. Для чего живут Штольц и Ольга? Для чего живёт Обломов?
6. Выберите одно из утверждений и докажите его справедливость: «Штольц резко противопоставлен в романе Обломову», «Штольца и Обломова следует сопоставлять».
7. Чем вы можете объяснить несовместимость Обломова с окружающим его миром?
8. Некоторые из критиков называют Обломова единственно живым среди мёртвых. Найдите аргументы за и против такой оценки.
9. В статье «Что такое обломовщина?» критик Н. Добролюбов писал, что Обломов находится в состоянии «нравственного рабства. Рабство это так переплетается с барством Обломова, так они взаимно проникают друг в друга и одно другим обусловливаются, что, кажется, нет ни малейшей возможности провести между ними какую-нибудь границу». Покажите на примерах из текста, как «нравственное рабство» и барство героя романа отражены в его образе.
10. В чём, по вашему мнению, заключается основной конфликт романа?
11. Насколько проблема обломовщины актуальна для нашего времени?
1. Подготовьте сообщение на тему «Мастерство Гончарова-художника»?
2. В чём вы видите историко-философский смысл романа?
3. Что общего у Обломова с «лишними людьми» (Онегиным, Печориным)?
1. Критики не раз писали о двойственности характера главного героя. Согласны ли вы с такой оценкой? Если да, то в чём видите двойственность характера Обломова?
2. Сопоставьте разные оценки образа Обломова, данные русскими критиками и писателями:
- М. Горький: «В лице Обломова пред нами правдивейшее изображение дворянства обленившегося.
- Н.А. Добролюбов: «В типе Обломова и во всей этой обломовщине мы видим нечто более, нежели просто удачное создание сильного таланта; мы находим в нём произведение русской жизни, "знамение времени"».
- А.В. Дружинин: «Обломов любезен всем нам и стоит беспредельной любви... Сам его творец беспредельно предан Обломову, и в этом вся причина глубины его создания».
- Д.И. Писарев: «Обломовых много и в русской литературе и в русской жизни. Сочувствовать таким личностям нельзя, потому что они тяготят и себя и общество; презирать их, безусловно, тоже нельзя: в них слишком много истинно-человеческого, и сами они слишком много страдают от несовершенств своей природы».
• Какая точка зрения вам ближе? Почему?
3. Прочитайте отрывок из критической статьи Д. И. Писарева «Роман И.А. Гончарова "Обломов"».
• Сформулируйте основные вопросы, затрагиваемые критиком.
Илья Ильич Обломов, герой романа, олицетворяет в себе ту умственную апатию, которой г. Гончаров придал имя обломовщины. Слово «обломовщина» не умрёт в нашей литературе: оно составлено так удачно, оно так осязательно характеризует один из существенных пороков нашей русской жизни, что, по всей вероятности, из литературы оно проникнет в язык и войдёт во всеобщее употребление.
Посмотрим, в чём же состоит эта обломовщина. Илья Ильич стоит на рубеже двух взаимно противоположных направлений: он воспитан под влиянием обстановки старорусской жизни, привык к барству, к бездействию и к полному угождению своим физическим потребностям и даже прихотям; он провёл детство под любящим, но неосмысленным надзором совершенно неразвитых родителей, наслаждавшихся в продолжение нескольких десятков лет полною умственною дремотою, вроде той, которую охарактеризовал Гоголь в своих «Старосветских помещиках». Он изнежен и избалован, ослаблен физически и нравственно; в нём старались, для его же пользы, подавлять порывы резвости, свойственные детскому возрасту, и движения любознательности, просыпающиеся также в годы младенчества: первые, по мнению родителей, могли подвергнуть его ушибам и разного рода повреждениям; вторые могли расстроить здоровье и остановить развитие физических сил. Кормление на убой, сон вволю, поблажка всем желаниям и прихотям ребёнка, не грозившим ему каким- либо телесным повреждением, и тщательное удаление от всего, что может простудить, обжечь, ушибить или утомить его, - вот основные начала обломовского воспитания.
Сонная, рутинная обстановка деревенской, захолустной жизни дополнила то, чего не успели сделать труды родителей и нянек. На тепличное растение, не ознакомившееся в детстве не только с волнениями действительной жизни, но даже с детскими огорчениями и радостями, пахнуло струей свежего, живого воздуха. Илья Ильич стал учиться и развился настолько, что понял, в чём состоит жизнь, в чём состоят обязанности человека. Он понял это умом, но не мог сочувствовать воспринятым идеям о долге, о труде и деятельности. Роковой вопрос: к чему жить и трудиться? - вопрос, возникающий обыкновенно после многочисленных разочарований и обманутых надежд, прямо, сам собою, без всякого приготовления, во всей своей ясности представился уму Ильи Ильича.
Этим вопросом он стал оправдывать в себе отсутствие определённых наклонностей, нелюбовь к труду всякого рода, нежелание покупать этим трудом даже высокое наслаждение, бессилие, не позволявшее ему идти твёрдо к какой-нибудь цели и заставлявшее его останавливаться с любовью на каждом препятствии, на всем, что могло дать средство отдохнуть и остановиться. Образование научило его презирать праздность; но семена, брошенные в его душу природою и первоначальным воспитанием, принесли плоды. Нужно было согласить одно с другим, и Обломов стал объяснять себе своё апатическое равнодушие философским взглядом на людей и на жизнь. Он действительно успел уверить себя в том, что он - философ, потому что спокойно и бесстрастно смотрит на волнения и деятельность окружающих его людей; лень получила в его глазах силу закона; он отказался от всякой деятельности; обеспеченное состояние дало ему средства не трудиться, и он спокойно задремал с полным сознанием собственного достоинства. Между тем идут года, и с годами возникают сомнения. Обломов оборачивается назад и видит ряд бесполезно прожитых лет, смотрит внутрь себя и видит, что всё пусто, оглядывается на товарищей - все за делом; настают порою страшные минуты ясного сознания; его щемит тоска, хочется двинуться с места, фантазия разыгрывается, начинаются планы, а между тем двинуться нет сил, он как будто прирос к земле, прикован к своему бездействию, к спокойному креслу и к халату; фантазия слабеет, лишь только приходит пора действовать; смелые планы разлетаются, лишь только надо сделать первый шаг для их осуществления. Апатия Обломова не похожа на тяжёлый сон, в который были погружены умственные способности его родителей: эта апатия парализирует действия, но не деревянит его чувства, не отнимает у него способности думать и мечтать; высшие стремления его ума и сердца, пробуждённые образованием, не замерли; человеческие чувства, вложенные природою в его мягкую душу, не очерствели: они как будто заплыли жиром, но сохранились во всей своей первобытной чистоте. Обломов никогда не приводил этих чувств и стремлений в соприкосновение с практическою жизнью; он никогда не разочаровывался, потому что никогда не жил и не действовал. Оставшись до зрелого возраста с полною верою в совершенства людей, создав себе какой-то фантастический мир, Обломов сохранил чистоту и свежесть чувства, характеризующую ребёнка; но эта свежесть чувства бесполезна и для него и для других. Он способен любить и чувствовать дружбу; но любовь не может возбудить в нём энергии; он устаёт любить, как устал двигаться, волноваться и жить. Вся личность его влечёт к себе своею честностию, чистотою помыслов и «голубиною», по выражению самого автора, нежностию чувств; но в этой привлекательной личности нет мужественности и силы, нет самодеятельности. Этот недостаток губит все его хорошие свойства. Обломов робок, застенчив. Он стоит по своему уму и развитию выше массы, составляющей у нас общественное мнение, но ни в одном из своих действий не выражает своего превосходства; он не дорожит светом - и между тем боится его пересудов и беспрекословно подчиняется его приговорам; его пугает малейшее столкновение с жизнью, и ежели можно избежать такого столкновения, он готов жертвовать своим чувством, надеждами, материальными выгодами; словом, Обломов не умеет и не хочет бороться с чем бы то ни было и как бы то ни было. Между тем в нём совершается постоянная борьба между ленивою природою и сознанием человеческого долга, - борьба бесплодная, не вырывающаяся наружу и не приводящая ни к какому результату. Спрашивается, как должно смотреть на личность, подобную Обломову?
Этот вопрос имеет важное значение, потому что Обломовых много и в русской литературе и в русской жизни. Сочувствовать таким личностям нельзя, потому что они тяготят и себя и общество; презирать их, безусловно, тоже нельзя: в них слишком много истинно-человеческого, и сами они слишком много страдают от несовершенств своей природы. На подобные личности должно, по нашему мнению, смотреть как на жалкие, но неизбежные явления переходной эпохи; они стоят на рубеже двух жизней: старорусской и европейской, и не могут шагнуть решительно из одной в другую. В этой нерешительности, в этой борьбе двух начал заключается драматичность их положения; здесь же заключаются и причины дисгармонии между смелостию их мысли и нерешительностию действий. Таких людей должно жалеть, во- первых, потому, что в них часто бывает много хорошего, во-вторых, потому, что они являются невинными жертвами исторической необходимости.
• Какую характеристику Обломова даёт критик?
• Что такое обломовщина в понимании Писарева?
• К какому типу литературных героев Писарев относит Обломова?
Прочитайте приведённый ниже фрагмент текста и выполните задания B1 — B7; C1 — С3
Рёв и бешеные раскаты валов не нежат слабого слуха; они всё твердят свою, от начала мира одну и ту же песнь мрачного и неразгаданного содержания; и всё слышится в ней один и тот же стон, одни и те же жалобы будто обречённого на муку чудовища, да чьи-то пронзительные, зловещие голоса. Птицы не щебечут вокруг; только безмолвные чайки, как осуждённые, уныло носятся у прибрежья и кружатся над водой.
Бессилен рёв зверя перед этими воплями природы, ничтожен и голос человека, и сам человек так мал, слаб, так незаметно исчезает в мелких подробностях широкой картины! От этого, может быть, так и тяжело ему смотреть на море.
Нет, бог с ним, с морем! Самая тишина и неподвижность его не рождают отрадного чувства в душе: в едва заметном колебании водяной массы человек всё видит ту же необъятную, хотя и спящую силу, которая подчас так ядовито издевается над его гордой волей и так глубоко хоронит его отважные замыслы, все его хлопоты и труды.
Горы и пропасти созданы тоже не для увеселения человека. Они грозны, страшны, как выпущенные и устремлённые на него когти и зубы дикого зверя; они слишком живо напоминают нам бренный состав наш и держат в страхе и тоске за жизнь. И небо там, над скалами и пропастями, кажется таким далёким и недосягаемым, как будто оно отступилось от людей.
Не таков мирный уголок, где вдруг очутился наш герой.
Небо там, кажется, напротив, ближе жмётся к земле, но не с тем, чтоб метать сильнее стрелы, а разве только, чтоб обнять её покрепче, с любовью: оно распростёрлось так невысоко над головой, как родительская надёжная кровля, чтоб уберечь, кажется, избранный уголок от всяких невзгод.
Солнце там ярко и жарко светит около полугода и потом удаляется оттуда не вдруг, точно нехотя, как будто оборачивается назад взглянуть ещё раз или два на любимое место и подарить ему осенью, среди ненастья, ясный, тёплый день.
Горы там как будто только модели тех страшных, где-то воздвигнутых гор, которые ужасают воображение. Это ряд отлогих холмов, с которых приятно кататься, резвясь, на спине или, сидя на них, смотреть в раздумье на заходящее солнце.
Река бежит весело, шаля и играя; она то разольётся в широкий пруд, то стремится быстрой нитью, или присмиреет, будто задумавшись, и чуть-чуть ползёт по камешкам, выпуская из себя по сторонам резвые ручьи, под журчанье которых сладко дремлется.
Весь уголок вёрст на пятнадцать или на двадцать вокруг представлял ряд живописных этюдов, весёлых, улыбающихся пейзажей. Песчаные и отлогие берега светлой речки, подбирающийся с холма к воде мелкий кустарник, искривлённый овраг с ручьём на дне и берёзовая роща - всё как будто было нарочно прибрано одно к одному и мастерски нарисовано.
Измученное волнениями или вовсе не знакомое с ними сердце так и просится спрятаться в этот забытый всеми уголок и жить никому неведомым счастьем. Всё сулит там покойную, долговременную жизнь до желтизны волос и незаметную, сну подобную смерть.
Правильно и невозмутимо совершается там годовой круг.
(И.А. Гончаров «Обломов»)
При выполнении заданий В1—В7 ответ необходимо дать в виде слова или словосочетания
В1
Частью какого композиционно важного элемента романа И.А. Гончарова «Обломов» является приведённый выше фрагмент текста? (в Им.п.)
В2
Какой вид тропа, обладающий особой художественной выразительностью, неоднократно использует автор в приведённом фрагменте («бешеные раскаты», «весёлых, улыбающихся пейзажей» и т.п.)?
В3
Как называется приём одушевления образов природы, который используется автором («река бежит весело, шаля и играя», «солнце оборачивается» и т.п.)?
В4
Какой вид тропа использует автор в следующем описании: «небо распростёрлось, как надёжная родительская кровля»?
В5
Какой предмет гардероба Обломова был подробно описан автором романа И.А. Гончаровым и стал важным и неотъемлемым элементом художественного образа главного героя?
В6
«Знаешь ли, Андрей, в жизни моей ведь никогда не загоралось никакого, ни спасительного, ни разрушительного огня? Она не была похожа на утро, на которое постепенно падают краски, огонь, которое потом превращается в день, как у других, и пылает жарко, и всё кипит, движется в ярком полудне, а потом всё тише и тише, всё бледнее, и все естественно и постепенно гаснет к вечеру. Нет, жизнь моя началась с погасания».
Кому из героев романа принадлежат эти слова?
В7
Что, по мнению многих критиков и автора, было прекрасно в Обломове, за что «он стоил беспредельной любви» Штольца, Ольги, Агафьи Матвеевны? (в Им. п.)
Для выполнения заданий С1—С3 дайте связный ответ на вопрос в объёме, не превышающем 4—6 предложений
С1
Какова функция сна в романе И.А. Гончарова «Обломов»? Приведите примеры произведений, в которых присутствовал «мотив сна».
С2
Какие приёмы использует И.А. Гончаров, создавая образ Обломова?
С3
В каких произведениях русской литературы ставятся проблемы, близкие проблематике романа И.А. Гончарова «Обломов»?
Часть 2
Для выполнения заданий части 2 выберите только ОДНО из предложенных ниже заданий (С4.1, С4.2, С4.3). Дайте полный развёрнутый ответ на проблемный вопрос, опираясь на конкретный литературный материал и выявляя позицию автора произведения вне зависимости от того, насколько она совпадает с высказанным вами мнением
С4.1
Сатирическое звучание романа М.Е. Салтыкова-Щедрина «История одного города».
С4.2
Настоящие хозяева вишнёвого сада в пьесе А.П. Чехова «Вишнёвый сад».
С4.3
Поэма «Кому на Руси жить хорошо» Н.А. Некрасова как панорама русской жизни.