В мире литературы. 11 класс. А. Г. Кутузов

ДВЕНАДЦАТЬ (1918)

Сегодня я — гений.

А. А. Блок

«Двенадцать» — вещь пронзительная, кажется, единственно значительная из того, что появлялось в области поэзии за революцию.

С. Н. Булгаков

«Двенадцать» есть набор стишков, частушек, то будто бы трагических, то плясовых, а в общем, претендующих быть чем-то в высшей степени русским, народным.

И. А. Бунин

«...Так диктует вдохновенье». Поэма «Двенадцать» написана Александром Блоком в январе 1918 года. По сложившейся привычке он фиксирует ход работы над ней в записных книжках:

«2 января. Митинг. «Народ и интеллигенция» в зале Армии и Флота...

4 января. Днем пишу статью для «Знамени труда» (речь идет о статье «Народ и интеллигенция», помещенной в газете «Знамя труда» 19 января 1918 года. —Авт.).

6 января. Интеллигенция и революция. Все прекрасное — трудно...

7января. «Жизнь Иисуса» (так называется книга Э. Ренана, которую читал Блок, и в тот же день в дневнике появляется план пьесы об Иисусе Христе. —Авт.).

8января. Весь день — «Двенадцать»... Убиты (в больнице) Шингарев и Кокошкин (члены Временного правительства. — Авт.).

9 января. Мама очень потрясена смертью Шингарева и Ко- кошкина... Весь день пишу. Кончена статья «Интеллигенция и революция», а с ней и вся будущая книжка (7 статей и предисловие) «Россия и интеллигенция»...

10 января. Мама прислала Евангелие...»

Мы еще не раз будем обращаться с вами к «Записным книжкам» поэта, потому что они не только фиксируют этапы работы над поэмой, но и служат своеобразным комментарием к ней, как и одновременно создающаяся статья «Интеллигенция и революция». «Дело художника, обязанность художника — видеть то, что задумано, слушать ту музыку, которой гремит «разорванный ветром воздух», — читаем мы в статье. Блок, неоднократно подчеркивающий, что его стихи рождаются из «духа музыки», что писать он может тогда и только тогда, когда слышит «музыку», услышал «звуки» времени, привел их «в гармонию», дал им форму, и на свет появилась поэма. О том, какой музыкой она была порождена, сам поэт вспоминал так: «...в январе 1918 года я в последний раз отдался стихии не менее слепо, чем в январе 1907 или в марте 1914... во время и после окончания «Двенадцати» я несколько дней ощущал физически, слухом, большой шум вокруг — шум слитый (вероятно, шум от крушения старого мира) поэма написана в исключительную и всегда короткую пору, когда проносящийся революционный циклон производит бурю во всех морях — природы, жизни и искусства...»

Даже из тех коротких записей в «Записных книжках» можно увидеть, из чего рождалась поэма, откуда появлялась в ней та или иная тема, начинал звучать тот или иной мотив. На это «звуковое» начало в поэме обращали внимание очень многие современники, указание на интонационное богатство стало буквально общим местом в многочисленных исследованиях. Ритмической организации стиха, его звучанию, да и музыкальной композиции поэмы автор придавал огромное значение.

Наступивший XX век потребовал от поэта новых форм. Поэма «Возмездие» была первой попыткой создания формы, адекватной идеям времени, но попыткой, по словам Анны Ахматовой, неудачной, потому что по сути своей была создана в рамках традиций XIX века. Поэма «Двенадцать» стала произведением поистине новаторским, единственным в своем роде, построенным по принципу монтажа. «В самом деле, двенадцать глав-эпизодов, составляющих поэму, — пишет исследователь, — до известной степени самостоятельны». В них, помимо голоса автора-повествователя, звучат голоса героев и голоса города, господствует стихия фольклора. Близость поэмы к стихии народной поэзии подчеркивается не только ее интонационной структурой, но и непосредственным включением в текст фольклорных жанров или стилизованных под них фрагментов. На страницах поэмы появляются плач-причет:

Ох ты, горе-горькое,

Скука скучная,

Смертная!

Ужь я времячко

Проведу, проведу...

Ужь я темячко

Почешу, почешу...

частушка:

Как пошли наши ребята

В красной гвардии служить —

В красной гвардии служить —

Буйну голову сложить!..

городской романс (дальний литературный источник — романс Ф. И. Глинки):

Не слышно шуму городского,

Над невской башней тишина,

И больше нет городового —

Гуляй, ребята, без вина!..

припев знаменитой «Варшавянки»:

Вперед, вперед,

Рабочий народ!

марш:

Революцьонный держите шаг!

Неугомонный не дремлет враг!

Такое построение поэмы раздвигает рамки изображенных в ней событий до масштабов всемирных, исторических.

Вопросы и задания

Чтобы войти в художественный мир поэмы, ее надо услышать. Подготовьтесь к выразительному чтению поэмы, в тексте отметьте все переходы ритма. Подумайте, в каких местах они возникают, чему служат.

Найдите в поэме сквозные образы и мотивы. Прокомментируйте применительно к тексту произведения слова исследователя: «Проходящие символы, раз возникнув в поэзии Блока, обычно из нее уже не уходили. Эта особенность связана с самыми поэтическими основами мышления Блока. О чем бы Блок ни писал — он всегда мыслил непрерывную связь, единство человеческой судьбы».

Композиция поэмы. Знакомясь с текстом поэмы в первый раз, вы, наверное, заметили ее композиционную особенность: она построена по принципу кольца. В первых и последних главах — городской пейзаж: ночь, зима, вьюга, людские фигуры на улицах. В первой главе мы слышим многоголосие:

— Ох, Матушка-Заступница!

— Ох, большевики загонят в гроб!..

— Предатели!

— Погибла Россия...

— Ужь мы плакали, плакали...

В последней главе тоже раздаются реплики, но они принадлежат только «двенадцати»:

— Кто еще там? Выходи!..

— Кто в сугробе — выходи!..

— Отвяжись ты, шелудивый,

Я штыком пощекочу!..

Последняя реплика обращена к «псу голодному», который появился еще в первой главе. Интересно, что из всех героев первой главы (старушка, барыни в каракуле, поэт, поп, буржуй, проститутки, бродяга) только он появляется в заключительной главе. Попробуем разобраться почему. После первой главы пес появится в девятой:

Стоит буржуй на перекрестке

И в воротник упрятал нос.

А рядом жмется шерстью жесткой

Поджавший хвост паршивый пес.

Известно, что к «буржуа» Блок относился почти с физической ненавистью. «Я живу в квартире, а за тонкой перегородкой находится другая квартира, где живет буржуа с семейством... Он обстрижен ежиком, расторопен, пробыв всю жизнь важным чиновником; под глазами — мешки, под брюшком тоже, от него пахнет чистым мужским бельем, его дочь играет на рояле, его голос — теноришка — раздается за стеной и на лестнице, во дворе, у отхожего места, где он распоряжается, и пр. Везде он... Господи Боже! Дай мне силу освободиться от ненависти к нему, которая мешает мне жить в квартире, душит злобой, перебивает мысли...» — это дневниковая запись февраля 1918 года. Много раньше в 1905 году в стихотворении «Сытые» поэт напишет:

Они давно меня томили:

В разгаре девственной мечты

Они скучали, и не жили,

И мяли белые цветы.

Спутником буржуя Блок делает пса, таким образом, можно сказать, что пес и буржуй — это своеобразные символы старого, немузыкального, т. е. неодухотворенного мира. Однако было бы неверным ограничиться только таким истолкованием. Дело в том, что в финальной главе поэмы возникает диссонансная рифма: пес — Христос. Художественное пространство поэмы размыкается, разыгравшаяся вьюга заставляет пса потерять свои реальные очертания, и он на глазах становится фигурой воистину символической.

Но что я вижу пред собой?

Ужель обманут я мечтой,

Ужель все это только сон?

Растет, растет все выше он,

С ужасной силою растет.

Уже не пес передо мною:

Привел я духа за собой.

Глаза горят; как бегемот,

Он скалит зубы на меня...

О, знаю, знаю я тебя!

Это не «Двенадцать», это «Фауст» Гёте (часть 1, сцена «Рабочая комната Фауста»), видимо, отсюда запись Блока: «Я понял «Фауста» Гёте. Не ворчи, пудель (в подлиннике по-немецки. — Лет.)». В обоих произведениях пес — выразитель темной, ирреальной стороны мира в ее извечном противоречии стороне светлой, гармонической... Этот образ уже возникал в поэзии Блока:

Осенний вечер был. Под звук дождя стеклянный

Решал все тот же я — мучительный вопрос,

Когда в мой кабинет, огромный и туманный,

Вошел тот джентльмен.

За ним — лохматый пес.

Таким образом, пес становится не только символом старого мира, но и мирового зла.

«Сходство первой и последней глав еще и в том, что обе они построены на контрастах. Поэма начинается антитезой:

Черный вечер.

Белый снег...

и антитезой завершается:

Позади — голодный пес...

Впереди — Исус Христос.

«Поэма, таким образом, движется от одного полюса к другому; вначале антитеза еще непонятна, еще кажется простым контрастным изображением петроградского пейзажа; в конце она становится открыто символическим изображением переломного момента Истории, одновременным фиксированием Прошлого (голодный пес = старый мир), Настоящего (красногвардейцы) и Будущего («Впереди — Исус Христос»)» (.Е. Эткинд). К сказанному можно добавить, что эта антитеза может быть понята только после осмысления поэмы в целом.

Во второй главе появляется революционный патруль, с которым и будет связано дальнейшее развитие событий. Американец Джон Рид в своей книге «Десять дней, которые потрясли мир» пишет: «Пикеты по двенадцати солдат с винтовками и примкнутыми штыками дежурили на перекрестках, а краснолицые старики в богатых меховых шубах показывали им кулаки, изящно одетые дамы осыпали их бранью». Как и все в поэме, этот образ приобретает символический смысл, который воплощен и в названии, и в композиционном делении произведения на двенадцать главок.

Вопросы и задания

Обратившись к тексту первой главы, постарайтесь понять, из каких конкретных образов в поэме вырастает символическая картина.

Как осмысляется в поэме традиционный для русской литературы образ вьюги, метели?

Чьи голоса звучат в поэме? Какое место среди них отведено авторскому?

Какое событие лежит в центре поэмы? Как оно связано с содержанием и смыслом поэмы в целом?

Какими изображены двенадцать красноармейцев? В чем символика цифры «двенадцать»? Каково, на ваш взгляд, авторское отношение к героям?

Стихия как созидательное и разрушительное начало.

Мы уже говорили, что на страницы поэмы врывается маршевый ритм. Строки — «Революцьонный держите шаг! Неугомонный не дремлет враг!» — становятся своеобразным рефреном поэмы. По наблюдениям одного из исследователей, эта тема возникает на страницах поэмы «в тесной связи с темой Катьки» (Л.Долгополов). Действительно, этот «призыв» впервые появляется во второй главе после реплик о Катьке, которыми обмениваются красногвардейцы, затем в конце шестой главы как заключение к рассказу о ее убийстве. В последний раз — в десятой главе как итог разговора Петрухи с товарищами.

На первый взгляд может показаться странным, что сюжетным центром первой поэмы о революции (на один из иностранных языков поэма была переведена под заголовком «Большевистские песни») становится это убийство. Надо заметить, что в первых критических работах о поэме этот эпизод практически игнорировался, в более поздних ему давалось «классовое толкование». Любовь— это сильное и по-своему красивое чувство, и способность к нему возвеличивает участников революции. Иначе говоря, этот эпизод трактовался как нечто несущественное в поэме. Думается, что это не совсем так. Хотя убийство Катьки носит случайный характер, внутренне оно закономерно. Его истоки — в разметнувшейся стихии, «святой злобе». Та самая стихия, которая, по убеждению Блока, заключает в себе творческое начало, может нести и разрушение. «Что же вы думали? Что революция — идиллия?

Что творчество ничего не разрушает на своем пути? Что народ — паинька?» — пишет он в статье «Интеллигенция и революция». Здесь же размышления о причинах этого разрушения и всеобщего озлобления и их оправданности, о вековой ответственности интеллигенции: «Я не сомневаюсь ни в чьем личном благородстве, ни в чьей личной скорби; но ведь за прошлое — отвечаем мы? Мы — звенья единой цепи. Или на нас не лежат грехи отцов? — Если этого не чувствуют все, то это должны чувствовать «лучшие».

Таким образом, внутренняя установка Блока заставляла его быть на стороне революции (чувство истории как «возмездия» вообще было присуще поэту), но логика художественного мышления диктовала иное. И тогда возник закономерный вопрос: «Что впереди?» Этот вопрос оказался мучительным для Блока-поэта: «Я не имею ясного взгляда на происходящее, тогда как волею судьбы я поставлен свидетелем великой эпохи. Волею судьбы (не своей слабой силой) я художник, т. е. свидетель» — это строки из записей, датированных 1917 годом. А вот свидетельство очевидца, Корнея Ивановича Чуковского, человека, достаточно тесно общавшегося с Блоком в этот период: «Написав «Двенадцать», он все эти три с половиной года старался уяснить себе, что же у него написалось. Многие помнят, как пытливо он вслушивался в то, что говорили о «Двенадцати» кругом, словно ждал, что найдется такой человек, который, наконец, объяснит ему значение этой поэмы, не совсем понятной ему самому».

Отсюда такой финал поэмы, о котором спорят до сих пор, отсюда совершенно неожиданное появление в нем Иисуса Христа. О том, как возник этот образ на страницах «Двенадцати», вспоминает издатель С. Алянский и приводит на страницах своих мемуаров запись рассказа самого поэта: «Случалось ли вам ходить по улицам города темной ночью, в снежную метель или в дождь, когда ветер рвет и треплет все вокруг? Когда снежные хлопья слепят глаза?

Идешь, едва держась на ногах, и думаешь: как бы тебя не опрокинуло, не смело... Ветер с такой силой раскачивает тяжелые висячие фонари, что кажется — вот-вот они сорвутся и вдребезги разобьются.

А снег вьется все сильней и сильней, завивая снежные столбы. Вьюге некуда деваться в узких улицах, она мечется во все стороны, накапливая силу, чтобы вырваться на простор.

Но простора нет. Вьюга крутится, образуя белую пелену, сквозь которую все окружающее теряет свои очертания и как бы расплывается.

Вдруг в ближайшем переулке мелькнет светлое или освещенное пятно. Оно маячит и неудержимо тянет к себе. Быть может, это большой плещущий флаг или сорванный ветром плакат?

Светлое пятно быстро растет, становится огромным и вдруг приобретает неопределенную форму, превращаясь в силуэт чего-то ищущего или плывущего в воздухе.

Прикованный и завороженный, тянешься за этим чудесным пятном, и нет сил оторваться от него.

Я люблю ходить по улицам города в такие ночи, когда природа буйствует.

Вот в одну такую на редкость вьюжную, зимнюю ночь мне привиделось светлое пятно; оно росло, становилось огромным. Оно волновало и влекло. За этим огромным мне мыслились Двенадцать и Христос».

Вот слова Блока из «Записных книжек»: «Страшная мысль этих дней: не в том, что красногвардейцы «не достойны» Иисуса, который идет с ними сейчас; а в том, что именно Он идет с ними, а надо, чтобы шел Другой... «Христос с красногвардейцами». Едва ли можно оспорить эту истину, простую для людей, читавших Евангелие и думавших о нем...» И опять свидетельство Чуковского, который опишет свою последнюю встречу с Блоком в 1921 году, незадолго до смерти поэта, и приведет его слова: «Мой Христос в конце «Двенадцати», конечно, наполовину литературный, но в нем есть правда. Я вдруг увидал, что с ними Христос, — это было очень неприятно, — ия нехотя, скрепя сердце — должен был поставить Христа».

Таким образом, в контексте всей поэмы, в противопоставлении пес — Христос этот образ получает предельно обобщенное философское значение. Христос — это вечное добро, это созидание. Именно такое начало увидел Блок в революции, но добро и зло идут вместе, они сопровождают красноармейцев на протяжении всего пути как два противоборствующих начала. Отсюда не только финал, но и объяснение того, какими он видит иллюстрации к поэме: «Если бы из левого угла «убийства Катьки» дохнуло густым снегом и сквозь него — Христом, — это была бы исчерпывающая обложка» (из письма художнику Ю. П. Анненкову, первому иллюстратору «Двенадцати»).

Наверное, в этих словах все-таки больше вопросов, чем ответов. В этом — сила и притягательность истинного произведения искусства: «Цель художника— не разрешить вопрос» (Л. Толстой).

Семинар

В спорах о «Двенадцати» Блока

Мы, читатели поэмы, вступая в диалог с художником, стремимся ответить на его вопросы и поделиться своими ответами с другими. Авторы учебника предоставляют вам такую возможность и предлагают использовать предложенные материалы.

1. Исследователь И. Золотусский трактует «Двенадцать» как поэму пути. Согласны ли вы с ним? Подумайте, как в ней осмыслен традиционный для русской литературы сюжет.

2. Многие критики и исследователи, по-разному интерпретируя финал поэмы, все-таки сходились на том, что Иисус идет с красногвардейцами. Поэт М. Волошин и его немногочисленные последователи с этим категорически не соглашались: «...Никаких данных, кроме числа 12, на то, чтобы счесть их апостолами, — в поэме нет. И потом, что же это за апостолы, которые выходят охотиться на своего Христа?» Приведите аргументы в защиту той и другой точки зрения. А какова ваша реплика в этом диалоге?

3. В «Записных книжках» Блока читаем: «О. Д. Каменева (комиссар Театрального отдела) сказала — очень талантливое, почти гениальное изображение действительности. Анатолий Васильевич (Луначарский) будет о них писать. Но читать их не надо (вслух), потому что в них восхваляется то, чего мы, старые социалисты, больше всего боимся... Марксисты— самые умные критики, и большевики правы, опасаясь «Двенадцати». Но... «трагедия» художника остается трагедией... Разве я «восхвалял» (Каменева)? Я только констатировал факт: если вглядеться в столбы метели на этом пути, то увидишь «Иисуса Христа». Прокомментируйте эти слова.

Одним из эпиграфов к главе о поэме «Двенадцать» стали слова философа Сергея Булгакова. Вот их продолжение: «Так вот, если оно о большевиках, то великолепно; а если о большевизме, то жутко до последней степени. Ведь там эти 12 большевиков, растерзанные или голые душевно, в крови, «без креста», в другие двенадцать превращаются. Знаете, кто их ведет?.. Иисус Христос... Поэт здесь не солгал, что он кого-то видел, только, конечно, не Того, Кого он назвал, но обезьяну, самозванца, который во всем старается походить на

оригинал и отличается какой-нибудь одной буквой в имени... И заметьте, что это явление «снежного Иисуса» не радует, а пугает». Согласны ли вы с таким комментарием?

4. Прочитайте стихотворение «Пушкинскому Дому», последнее написанное Блоком. В чем вы видите его связь с поэмой «Двенадцать»?

5. Как бы вы теперь ответили на самый простой и самый сложный вопрос: «О чем поэма Блока?»