Вовлечённые в водоворот событий и приключений, порой самых неожиданных и фантастических, вы, быть может, не всегда успевали всерьёз задуматься о том, как же написана эта книга. А ведь попробуй художник пренебречь (образной речью, юмором — одним словом, всем тем, что составляет богатство Олеши-художника, «Три Толстяка» и читались бы совсем по-другому, с меньшим увлечением.
А если приглядеться к тому, какими красками Олеша рисует картины природы, как описывает одежду и вещи, быструю езду, аппетитные запахи дворцовой кухни, зверей и птиц, какие штрихи и чёрточки выбирает для портретов своих героев, то нам станет ясно, какую поистине могучую поддержку сказочному сюжету оказал меткий, изящный, поэтический язык Олеши-сказочника.
«...День был чудесный: солнце только то и делало, что сияло; трава была такой зелёной, что во рту даже появлялось ощущение сладости; летали одуванчики; свистели птицы; лёгкий ветерок развевался, как воздушное бальное платье».
Это пейзаж. И хотя Олеша не живописец, его пейзаж воспринимаешь как маленькую очаровательную акварель, написанную такими светлыми красками, такую лёгкую, прозрачную и радостную, что во рту, как сказано у Олеши, и впрямь появляется ощущение сладости, не правда ли?
«В чёрной карете с гербом сидел чиновник Совета Трёх Толстяков. Цветочницы перепугались. Подняв ладони к щекам, они смотрели на его голову. Она была видна через стеклянную дверцу. Улица была ярко освещена. Чёрная голова в парике покачивалась, как мёртвая. Казалось, что в карете сидит птица».
Это портрет. Вернее, только мимолётная зарисовка. Мимолётная, но какая отчётливая, острая.
А это скачут гвардейцы. Жёлтые перья развеваются, сверкают чёрные клеёнчатые шляпы. Лошади разевают красные пасти, выворачивают глаза и разбрасывают пену.
Гвардейцы переговариваются между собой железными голосами и угрожающе звенят большими саблями. А начальник конвоя орёт так страшно и свирепо, что от его крика валятся доски, приготовленные для постройки.
А вот как описано появление Суок во Дворце Трёх Толстяков:
«...Она ступала маленькими шажками, подобно балерине, идущей на носках. Платье её шевелилось, дрожало и шелестело.
Сверкали паркеты. Она отражалась в них розовым облаком. Она была очень маленькая среди высоких зал, которые увеличивались от блеска паркетов в глубину и в ширину — от зеркал.
Можно было подумать, что это маленькая цветочная корзинка плывёт по огромной тихой воде.
Она шла весёлая и улыбающаяся мимо стражи, мимо кожаных и железных людей, которые смотрели, как зачарованные, мимо чиновников, которые улыбались впервые в жизни».
Если в предыдущем отрывке, где речь шла о гвардейцах, был Олеша-сатирик, то в этом нам открывается Олеша-поэт.
А как не оценить прелестную ироническую интонацию сказочника в той сцене, когда на террасе дворца наследник Тутти нетерпеливо дожидается возвращения куклы.
«Ещё никого не видно, — говорил учитель географии, который смотрел на дорогу в бинокль».
«Ему поручили, — насмешливо добавляет Олеша, — это ответственное дело потому, что он по своей специальности лучше всех умел разбираться в пространствах, горизонтах, движущихся точках и в прочем подобном».
Я мог бы и дальше выписывать длинные цитаты из «Трёх Толстяков», потому что целиком согласен с одной записью Юрия Карловича, что нет ничего приятней, чем делиться с кем-либо красотой...
Но мне кажется, что, если вам вновь захочется перечитать роман, вы сами без особого труда отыщете там немало превосходно написанных страниц.