II
Как-то раз в июне 1880 года скрипач Поль Дерош, красивый бездельник, предпочитавший не трудиться, а охотиться для собственного развлечения, рыскал с ружьём по лесистым берегам Красной реки. Увидев, что из ямы под обрывом вышел волк, он наудачу выстрелил и убил его. Послав на разведку собаку, чтобы убедиться, что в логовище не осталось взрослого волка, он вполз туда сам и, к великому своему удивлению и радости, нашёл там восемь волчат. Девять премий по десяти долларов! Сколько же это составит? Целое состояние, наверное. Он пустил в ход палку и с помощью рыжего пса перебил всех малышей, кроме одного: существует поверье, что убийство последнего в выводке приносит несчастье. И вот Поль вернулся в город со скальпами волчицы и семи волчат и с живым волчонком в придачу.
Трактирщик Хоган, в собственность которого вскоре перешли все заработанные доллары, получил затем и волчонка. Зверёныш вырос на цепи, что не помешало ему обзавестись челюстями и грудью, какими не мог похвастать ни один из городских псов. Его держали во дворе для забавы посетителей, и эта забава заключалась преимущественно в травле пленника собаками. Несколько раз молодой волк был искусан до полусмерти, но каждый раз выздоравливал, и с каждым месяцем число собак, желавших потягаться с ним, становилось всё меньше. Жизнь его была очень тяжела. Единственным отрадным проблеском стала дружба, возникшая между ним и маленьким Джимом, сыном трактирщика.
Джим был своенравный плутишка, себе на уме. Волк полюбился ему тем, что однажды загрыз укусившую его собаку. С тех пор он начал кормить и ласкать его. И волк разрешал ему всякие вольности, которых не позволил бы никому другому.
Отец Джима не был образцовым родителем. Обыкновенно он баловал сына, но подчас приходил в ярость и жестоко избивал его из-за пустяков. Джим вскоре понял, что его бьют не за дело, а потому, что он подвернулся под сердитую руку. Стоило поэтому укрыться на время в надёжном месте, и больше нечего было бояться. Однажды, спасаясь бегством от отца, он бросился в волчью конуру. Бесцеремонно разбуженный, серый приятель повернулся к выходу, оскалил двойной ряд белоснежных зубов и весьма понятно сказал отцу: «Не смей его трогать».
Трактирщик чуть было не пристрелил волка, но побоялся убить сына и предпочёл оставить их в покое. А полчаса спустя он уже сам смеялся над происшествием. Отныне маленький Джим бежал к конуре при малейшей опасности, и иногда только тогда и догадывались, что он провинился, когда видели, как он прячется за спину сурового узника.
Хоган был скуп. Поэтому буфетчиком у него служил китаец, которому он мог платить гроши. Это было безобидное, кроткое существо, с которым скрипач Поль позволял себе не стесняться. Однажды, застав китайца одного в трактире, Поль, уже подвыпивший, захотел угоститься в кредит. Но Тун Лин, послушный полученному приказанию хозяина, отказал ему. Поль кинулся к стойке, желая отомстить за оскорбление. Китаец мог бы серьёзно пострадать, если бы не подвернулся Джим, ловко подставивший длинную палку под ноги скрипачу. Скрипач растянулся на полу, потом он поднялся на ноги, клянясь, что мальчик поплатится за это жизнью. Но Джим воспользовался близостью двери и мгновенно очутился в волчьей конуре.
Увидев, что у ребёнка есть покровитель, Поль схватил длинную палку и, став на почтительном расстоянии, принялся избивать вол
ка. Серый зверь рвался на цепи, отражая бесчисленные удары и хватая палку зубами. Однако ему приходилось плохо. Вдруг Поль заметил, что Джим, язык которого ни на миг не переставал работать, возится с ошейником волка и что волк вскоре очутится на свободе, — собственно говоря, этому мешал только сам волк, натягивавший цепь так, что расстегнуть ошейник было просто невозможно.
Мысль, что он окажется во дворе один на один с разъярённым чудовищем, заставила содрогнуться храброго Поля.
Тут послышался умильный голос Джима:
— Потерпи немного, волчок, только чуточку подвинься, и ты получишь его на обед. Ну, подвинься, подвинься! Вот и молодец.
Этого было достаточно: скрипач бежал, старательно закрывая за собой все двери.
Дружба между Джимом и его любимцем росла. Чем старше становился волк, тем яростней он ненавидел собак и пахнущих водкой людей. Зато его любовь к Джиму и ко всем другим детям росла с каждым днём.
В это время, осенью 1881 года, местные фермеры сильно жаловались на то, что волки очень размножились и истребляют стада. Отрава и капканы оказались бессильными, и понятно, что, когда в виннипегском клубе появился знатный немецкий путешественник, сообщивший, что у него есть собаки, способные в короткое время избавить страну от волков, его заявление возбудило живейший интерес. Ведь фермеры — большие любители охоты, и мысль освободить округ от волков с помощью своры волкодавов казалась им очень заманчивой.
Немец вскоре привёл двух великолепных датских догов: один был белый, другой — палевый с чёрными крапинками. Каждый из этих огромных псов весил около двухсот фунтов. Мускулы у них были как у тигров, и все охотно поверили словам немца, что одна эта пара легко одолеет самого крупного волка. Немец так описывал их обыкновение охотиться:
— Нужно показать им след, и будь он хоть суточный, псы тотчас же побегут искать волка. Их ничем не собьёшь. Как бы волк ни прятался и ни кружил, они живо отыщут его. Чуть только он кинется бежать, палевый пёс хватает его за бедро и подкидывает вот так, — и немец подбросил кверху ломтик хлеба, — и не успеет он опуститься на землю, как белый вцепится ему в голову, палевый — в хвост, и он будет разорван пополам.
Всё это казалось весьма правдоподобным. Всякому хотелось проверить собак на деле. Старожилы посоветовали отправиться за волками на Асинибуан, и охотники не замедлили снарядить туда экспедицию. Но, напрасно проискав волков в течение трёх дней, они готовы уже были отказаться от охоты, когда кто-то вспомнил, что у трактирщика Хогана есть цепной волк, которого можно дёшево купить и который, хотя ему только год, вполне пригоден для испытания собачьих способностей.
Цена волка сразу подскочила, едва трактирщик узнал, для какого важного дела понадобился его питомец. Кроме того, ему «совесть не позволяла» продать волка. Однако «совесть» сразу перестала мешать ему, едва охотники заплатили сполна.
Затем трактирщик позаботился отослать маленького Джима с поручением к бабушке, а волка загнали в ящик, ящик заколотили гвоздями, поставили в фургон и отвезли в открытую прерию.
Собак с трудом могли удержать — так они рвались в бой, едва почуяв волка. Но несколько сильных мужчин держали их на поводке, пока фургон не отъехал на полмили дальше.
Волка не без труда выгнали из ящика. Сперва он казался оробевшим и угрюмым. Он не пытался кусаться, а только искал, где бы спрятаться. Тревожимый криками и свистом и поняв наконец, что находится на свободе, волк пустился крадущейся рысцой к югу.
В тот же миг спустили собак, и они с яростным лаем ринулись вслед за ним.
Люди, весело улыбаясь, поскакали за собаками. С самого начала стало ясно, что волку несдобровать. Доги были несравненно проворнее его. Белый мог бежать не хуже любой борзой. Немец громко восторгался, видя, как его любимый пёс несётся по прерии, приближаясь к волку с каждой секундой.
Многие предлагали держать пари, что победят собаки, но это было настолько ясно, что пари никто не принимал — соглашались только ставить на одну собаку против другой. Молодой волк бежал теперь во всю прыть, но скоро белый пёс уже настиг его.
— Теперь смотрите, — крикнул немец, — как этот волк взлетит на воздух!
Минуту спустя волк и собака на мгновение сошлись, но оба тотчас же отпрянули друг от друга. Ни один из них не взлетел на воздух, но белый пёс упал с ужасной раной на плече, выведенный из строя, если не убитый. Десять секунд спустя налетел, разинув пасть, второй пёс — палевый. Схватка была так же мимолётна и почти так же непонятна, как и первая. Животные едва соприкоснулись. Серый зверь метнулся в сторону. Палевый пёс отшатнулся, показав окровавленный бок.
Понукаемый людьми, он снова бросился в атаку, но получил вторую рану, окончательно научившую его уму-разуму.
В это время подоспел слуга немца с ещё четырьмя большими собаками. Их спустили на волка, и охотники с дубинами и арканами уже спешили вслед, чтобы прикончить его, когда через равнину примчался верхом на пони маленький мальчик. Он соскочил на землю и, протолкавшись сквозь оцепившее волка кольцо, обхватил его шею руками. Он называл его «милым волчком», «дорогим волчишкой»; волк лизал ему лицо и махал хвостом. Затем мальчик обратил к толпе мокрое от слёз лицо и сказал... Ну, да лучше не печатать того, что он сказал. Ему было всего девять лет, но он был очень груб, так как вырос в низкопробном трактире и успешно усвоил все постоянно слышанное там сквернословие. Он ругал их всех и каждого, не исключая и родного отца.
Взрослый человек, позволивший себе такие оскорбительные и неприличные выражения, не миновал бы жестокой расправы. Но что делать с ребёнком? И в конце концов охотники сделали самое лучшее: они громко рассмеялись — не над собой, конечно, смеяться над собой никто не любит, — нет, все до одного они смеялись над немцем, знаменитые собаки которого спасовали перед молоденьким волком.
Тогда Джим засунул грязный, мокрый от слёз кулачок в свой мальчишеский карман и, порывшись там среди камушков и леденцов, смешанных с табаком, спичками, пистолетными пистонами и другой контрабандой, выудил из всего этого обрывок тоненькой бечёвки и надел её волку на шею как поводок. Затем, всё ещё всхлипывая, поскакал домой, уводя волка на шнурке и бросив немецкому дворянину прощальную угрозу:
— Я бы за два цента натравил его на вас, чтоб вы сдохли!
III
В начале зимы Джим заболел.
Волк жалобно выл на дворе, не видя своего дружка, и наконец, по просьбе больного, был допущен в его комнату. И здесь большой дикий пёс — ведь волк просто дикий пёс — верно дежурил у постели приятеля.
Болезнь казалась сперва несерьёзной, и все были поражены, когда наступил внезапный поворот к худшему, и за три дня до Рождества Джим скончался.
Волк оплакивал его искреннее всех. Большой серый зверь откликался жалобным воем на колокольный звон, бредя в сочельник за погребальным шествием. Вскоре он возвратился на задворок трактира, но при первой же попытке снова посадить его на цепь перескочил через забор и был таков.
Той же зимой в бревенчатой хижине у реки поселился старый капканщик Рено с хорошенькой девочкой Нинеттой. Он никогда не слышал о маленьком Джиме и немало удивился, увидев волчьи следы на обоих берегах реки у самого городка.
Старик с любопытством и сомнением прислушивался к рассказам служащих Гудзоновского общества о поселившемся по соседству волке, который иногда проникает даже в самый город и особенно любит лес, находящийся по соседству с церковью св. Бонифация.
В сочельник, едва зазвонили колокола, как они звонили по Джиму, в лесу раздался одинокий печальный вой, убедивший Рено в правдивости рассказов. Он хорошо знал все волчьи песни: призыв о помощи, любовную песнь, одинокий вой и резкий вызов. Это был одинокий вой.
Старик спустился к реке и ответил таким же воем. От дальнего леса отделилась неясная тень и перешла по льду к тому месту, где сидел на бревне человек, неподвижный, как бревно. Тень приблизилась к нему, обошла его кругом и потянула носом. Тогда в её глазах вспыхнул злобный огонёк, она зарычала, как рассерженная собака, и скользнула обратно во мрак.
Таким образом Рено, а вслед за ним и многие из горожан узнали, что по городским улицам бродит огромный серый волк, «втрое больше того, что когда-то сидел на цепи у питейного заведения Хогана». Он был грозой для собак, умерщвлял их при каждом удобном случае, и говорили даже, хотя это осталось недоказанным, что он сожрал не одного пьяницу, загулявшего на окраине.
Вот кто был Виннипегский волк, которого я увидел в занесённых снегом лесах. Я хотел ему помочь, воображая, что его дело очень плохо. Но то, что я узнал позднее, изменило моё первое впечатление. Не знаю, как окончился виденный мною бой, но знаю, что волка не раз видели с тех пор, а некоторые собаки исчезли бесследно.
Ни один волк никогда ещё не жил такой странной жизнью. Имея возможность уйти в леса и прерии, он предпочёл вести полное превратностей существование в городе — каждый день на волосок от смерти, каждый день совершая отважные подвиги. Ненавидя людей и презирая собак, он каждый день разгонял собачьи стаи и убивал попадавшихся ему в одиночку псов. Он пугал пьяниц, избегал людей с ружьями, изучил капканы, изучил и отраву — как именно, невозможно сказать, но изучил несомненно, так как много раз с презрением проходил мимо отравленных кусков мяса.
Не было в Виннипеге ни одной улицы, на которой он не побывал бы; не было полицейского, который не видел бы его быстро мелькающей, неясной тени в сером рассвете; не было собаки, которая не дрожала бы от ужаса, когда предательский ветер доносил до неё весть о близости старого оборотня. Он жаждал войны, и врагом его был весь мир. Но не было случая, чтобы волк обидел ребёнка.
