Русская литература XIX века в поисках героя. Фесенко Э.Я.

«Молчаливы блаженствуют на свете»?

Комедия А.С. Грибоедова «Горе от ума», как и гоголевский «Ревизор», относится к жанру «высоких» комедий прежде всего из-за общественной значимости ее проблемно-социального («внешнего») конфликта: с одной стороны, Чацкий, с другой — «фамусовское» общество, одним из самых прямых порождений которого является Молчалин. По мнению Т.А. Алпатовой, «встающий почти "рядом” с Фамусовым Молчалин не случайно является почти буквально его созданием: "Безродного пригрел и ввел в мое семейство, / Дал чин асессора и взял в секретари; / В Москву переведен через мое содейство; / И будь не я, коптел бы он в Твери”» [Алпатова, 2004, с. 4]. Н.К. Пиксанов убежден, что «создание литературного типа Молчалина было крупным приобретением общественной мысли <...> Скалозубство и молчалинство как социально-бытовые формулы вобрали в себя обширные круги явлений. <...> Грибоедов проявил большую силу публицистического обобщения» [Пиксанов, 1968, с. 297 — 298]. Именно Фамусов — живое воплощение той «лестницы рабства и прислужничества, о которой... говорит постоянно Чацкий» [Лебедев, 1980, с. 224]. Важнейшим открытием А.С. Грибоедова было то, что именно Фамусовы сами создают этот тип людей: внешне тихих, скромных, раболепно-услужливых, но при этом «деловых» не ради исполнения дела, но лишь чтобы выслужиться и получить то, чего они жаждут более всего — власти. «Создание типа-символа Молчалина, — замечал Н.К. Пиксанов, — было значительным приобретением для русской общественной мысли... Маленького чиновника, секретаря Фамусова, живо обрисованного индивидуальными чертами, автор, путем градации, возвел в символ значительной социально-политической группы, связав — без натяжки, но крепко молчалинство с фамусовщиной» [Пиксанов, 1971, с. 314].

1 Ментальность (лат.) — образ мышления, общая духовная настроенность человека, группы людей, общества.»

Молчалин — имитация «дела», лежащая в самой основе бюрократического государственного устройства, в котором «бумага» замещает и в итоге вытесняет, уничтожает саму жизнь; притом имитация настолько искусная, что обманывает не только героев пьесы, но и читателей. В.В. Розанов, увидев в грибоедовском герое одного из тех людей, которых «ко двору не звали», они «во двор... не рвались, но скоро овладели всем государственным механизмом», понял опасность появления таких людей, как секретарь Фамусова.

«Послушный» ум Молчалина привлек и дочь Фамусова Софью, которая, по наблюдениям Ю.П. Фесенко, «похожа, и не похожа на... дам, окружавших ее. Она не ищет выгодного брака, встречается с Молчалиным наперекор воле отца. При этом... ее идеал семейной жизни требует подчиненности, обезличенности избранника... Противопоставленная женскому лагерю как индивидуальность, героиня сближается с ним как социальный тип... <...>

...лицо Молчалина начинает раскрываться... в момент его объяснения с Чацким, во время которого вначале он не отвечает на его издевки, а потом, вспомнив о своих наградах, поддевает Чацкого вопросом: "Вам не дались чины, на службе неуспех?" И начинает давать ему советы: где искать покровительство, какие завести знакомства, что читать и чем заниматься, чтобы найти свое место в жизни, и все это под маской скромника. Он верит в силу принципа "умеренность и аккуратность".

Пушкин заметил, что Молчалин "не довольно резко подл" (и он действительно не отвлекается на мелкие подлости, его цель — приобрести власть), а Достоевский увидел за показной трогательностью этого типа его нравственную опасность: "Особый цинизм, особое дьявольство Молчалина в его умении безукоризненно притворяться святым. Он именно антихрист..."1». Т.А. Алпатова объясняет такую оценку Ф.М. Достоевского тем, что Молчалин, ведя свою игру, «лишает содержания человеческие добродетели, подделывает самые искренние и добрые чувства» [Алпатова, 2004, с. 5].

О мимикрии Молчалиных иронически писал М.Е. Салтыков-Щедрин, отмечая особую опасность этого типа людей: «О счастливые, о стократ блаженные Молчалины! Они бесшумно, не торопясь, переползают из одного периода истории в другой, никому не бросивши слова участия, но и никого не вздернувши на дыбу... Никто ими не интересуется, никто не хочет знать, делают ли они что-нибудь или просто сидят и бьют в баклуши, никто не трепещет и не благоговеет перед ними... Какой прекрасный, блаженный удел! И зато они во веки веков не перестанут быть "и другими"...» [Салтыков- Щедрин, 1965-1977, т. 12, с. 8-9].

Молчалин умеет скрывать свои истинные цели и чувства. Он старается быть приятным и полезным для всех. Именно поэтому даже умный Чацкий ошибся в оценке Молчалина, его истинной роли в доме Фамусова. Он ошибся, по мнению А.А. Лебедева, «в оценке не личных качеств этого персонажа, а его социальной потенции. Для Чацкого Молчалин — ничтожество, "жалчайшее созданье". Чацкий с Молчалиным презрительно высокомерен. И только. Опасности отсюда он для себя не ждет никакой. Это — сначала. А когда обнаруживается связь между Молчалиным и Софьей, Чацкий воспринимает этот факт как нечто дико абсурдное, нечто несуразное. Но все- таки вынужден признать: "молчалины блаженствуют на свете!” Но этот возглас — не крик ужаса, а все та же презрительная ирония.

1 На наш взгляд, в Молчалине обозначены черты, которые потом ярко проявятся в Фоме Опискине Ф.М. Достоевского и в Иудушке Головлеве М.Е. Салтыкова-Щедрина.

Чацкий недооценил опасности Молчалина.

Между тем уже наступало время Молчалиных, наступало молчалинство.

Николай I, по словам А.И. Герцена, прусско-гатчинский тон перевел "в канцелярскую форму". Наступило время чинов и чиновников.

Чацкий не разглядел в Молчалине “нового человека”.

Уже в 1833 году К.А. Полевой писал: "...осмотритесь: вы окружены мол- чалиными" [Цит. по кн.: Грибоедов в русской критике, с. 78].

Молчалин — это человек при, при ком-то. Это — "и другие". <...>

...Молчалин мог быть не только при Фамусове, в том и состоит натура Молчалина, что состояние нахождения при ком-то — его естественное и основное внутреннее состояние. Молчалины универсальны, и в этом сила их натуры, их социального организма.

Н.И. Надеждин писал в 1831 году: "Низость наших Молчалиных не есть лицемерие и притворство: это их природа" [Там же, с. 66]. <...>

Отрицание Молчалина имеет у Чацкого почти целиком характер эмоционально-нравственный. <...>

В пору Грибоедова, в пору Пушкина, в пору юного Герцена Молчалины вызывали в основном презрение. Они не могли стать достойными противниками передовых дворян.

К.А. Полевой писал, что Молчалин не разбирает средств и хочет только “возвышаться, унижаясь” [Там же, с. 79]. <...>

Рыцарский поединок с Молчалиным был немыслим, как дуэль с лакеем.

Ненависть к Молчалиным пришла позже. <...>

Ненависть к Молчалиным пришла тогда, когда выяснилось, что они-то и есть вечно молодые старички российской истории.

Чацкий сошел со сцены.

Молчалин остался.

Онегин прошел.

Печорин погиб.

Молчалин остался.

Ушли герои молодого Герцена, потом — Рудин, Рахметов, Базаров...

Молчалин остался неуязвим. Молчалиных оказалось невозможно одолеть — они были сильны чужой силой. Их нельзя было убить презрением или смехом — их достоинство было в чужом авторитете» [Лебедев, 1980, с. 224-228].

А.С. Грибоедов «награждает» Молчалина «говорящей» фамилией: Молчалин — безмолвие — бессловесный. Он молчаливо со всеми соглашается из угодливости, поэтому со временем «дойдет до степеней известных; / Ведь нынче любят бессловесных». Для Софьи «молчание» Молчалина, его «безмолвие» — качество достойное. Фамусова оно тоже устраивает: «Тот часто без толку сердит, / А он безмолвием его обезоружит». Т.А. Алпатова замечает, что «Молчалин в пьесе долгое время остается в тени. В полном соответствии со своей "говорящей" — т. е. в данном случае "молчащей" фамилией <...> что подтверждает общую линию его поведения — преданность до подобострастия и услужливая готовность поступать так, как ждут от него собеседники» [Алпатова, 2004, с. 5].

Определение «бессловесный» совмещает в себе два значения: прямое (молчаливый человек) и переносное — противопоставленное истинному уму, что переводит грибоедовскую комедию в философский план.

В «Дневнике» В.К. Кюхельбекера есть замечание о двух типах ума: ум как «способность рассчитывать светские выгоды, обогащаться сведениями общеполезными» и ум как «мыслящая сила — главное преимущество человека перед бессловесными» [Кюхельбекер, 1979, с. 83]. Оба этих типа ума воплощены в Молчалине и Чацком, для которого «ученье», «ум» — «чума». Молчалин умен по-своему, он умеет все рассчитать, ко всем найти подход. Это о нем И.А. Гончаров говорил, что он «вкрадчив, тих... Это домашний кот, мягкий, ласковый, который бродит везде по дому и если блудит, то втихомолку и прилично».

То, что А.С. Грибоедова интересовал тип Молчалина, подтверждает факт, что в его ранней комедии «Студент», написанной в соавторстве с П.А. Катениным, молчалинские черты были намечены в Полюбине, которого отличало «умение подслужиться». Это было настолько очевидно, что даже его друг Саблин резко бросал ему: «Ступай и подличай!» Употребляемые Полю- биным фразы «Я только придерживался вашего мнения» или «Ваши слова могут служить наставлением» содержат зерно будущего кредо Молчалина: «В мои лета не должно сметь / Свое суждение иметь».

Грибоедовский Молчалин, обозначивший целое социальное явление в России в период аракчеевщины, и стал персонифицированным обозначением явления «молчалинщина» (любопытно отметить, что на гербе А.А. Аракчеева был начертан девиз «Без лести предан»).

Молчалинский тип, который открыл А.С. Грибоедов, занял «достойное» место в русской литературе. В разных произведениях, в разные времена этот вечный тип временами проявлялся в том или ином литературном герое.

Н.В. Гоголь не только восхищался созданием А.С. Грибоедова («Молчалин... замечательный тип. Метко схвачено это лицо, безмолвное, покамест тихомолком пробирающееся в люди, но в котором, по словам Чацкого, готовится будущий Загорецкий... лгун, плут, но в то же время мастер угодить всякому сколько-нибудь значительному лицу... готовый, в случае надобности, сделаться патриотом и ратоборцем нравственности...» [Гоголь, 1952, т. 8, с. 398 — 399]), но и «одарил» своего Чичикова некоторыми молчалинскими чертами. Их обоих одинаково воспитывали отцы. Молчалина отец наставлял: «Мне завещал отец: / Во-первых, угождать всем людям без изъятья — / Хозяину, где доведется жить, / Начальнику, с кем буду я служить, / Слуге его, который чистит платье, / Швейцару, дворнику, для избежанья зла, / Собаке дворника, чтоб ласкова была». И маленького Павлушу Чичикова отец учил: «Смотри же, Павлуша... больше всего угождай учителям и начальникам. Коли будешь угождать начальнику, то, хоть в науке не успеешь и таланту бог не дал, все пойдешь в ход и всех опередишь...» И Павел Иванович «вышел в люди». Сначала он лебезил перед учителями в гимназии, потом рассыпал любезности «в угодность дочери такого человека, который кормит и поит его, а иногда и чином подарит» — «в угодность» своему начальнику на службе. Правда, со временем для Чичикова важнее стали не чиновничьи чины, а желание разбогатеть: его богом стала «копейка», которую его отец велел в детстве «беречь пуще глаза». Совершенно справедлива мысль С.А. Фомичева, отметившего в гоголевском герое: «И потому молчалинство — лишь его молодость, русская жизнь вырабатывала в Чичикове новый тип» [Фомичев, 1983, с. 183].

Духовным наследником Молчалина является тургеневский Пандалев- ский («Рудин»), в судьбе которого большую роль играли богатые женщины: за счет одной он «воспитывался где-то в Белоруссии», другая «определила его на службу», потом он жил у богатой помещицы Ласунской «в качестве приемыша или нахлебника». («Он был весьма ласков, услужлив... и имел привычку, когда говорил с кем-нибудь, так и впиваться в него глазами...»)

По-молчалински делал карьеру чиновник Аяков — герой романа И.А. Гончарова «Обрыв», умевший «тонко угадывать мысль начальника, разделять его взгляды надело и ловко излагать на бумаге разные проекты... Менялся начальник, а с ним и взгляд на проект: Аяков работал так же ловко и умно и с новым начальником...». Черты Молчалина проглядывали и в чиновниках из пьес А.Н. Островского Юсове («Доходное место») и Глумове («На всякого мудреца довольно простоты»). Но ярче всего вечный тип Молчалина раскрылся в цикле М.Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Молчалины», в котором писатель провел исследование социальной психологии Молчалиных, по его классификации представляющих собой самый низший сорт «пестрых людей», добровольно искоренивших в себе всякое личностное начало в угоду «сильным мира сего». Н. Щедрин был убежден, что «Грибоедов воспроизвел этот тип в своем бессмертном Молчалине»: «Это человек, в пеленках познавший натиск судьбы и потому готовый отдать себя в рабство кому угодно и куда угодно, готовый поклониться истинному богу и пустому идолу, не имея ни способности, ни навыка проникать в сущность вещей. Одно качество, которое до известной степени смягчает его суетливую готовность, — это отсутствие злонамеренности. Все в деятельности этих людей запечатлено неразумением и твердой решимостью удержать за собой тот нищенский кусок, который им выбросила судьба. Это недоразумение, эта прирожденная неосознанная приниженность спасает их от проклятий... Этим людям никогда не приходит в голову, что дети их могут ужаснуться той обстановки и тех разговоров, среди которых они выросли. Вообще никакого представления о той грызущей семейной боли, которая сторожит их впереди, они не имеют. Идут без ясно определенной цели до тех пор, пока боль сама не подкрадется и не заставит изойти кровью сердца их... В сущности, это прирожденные жертвы общественного темперамента. Общество искони воспитало в себе особую среду и заранее обрекло ее... в качестве рабов, они несут только иго апостазии, не пользуясь ее осязаемыми благами. В награду за эту отрицательную заслугу суд истории пройдет о них молчанием» [Салтыков-Щедрин, 1933— 1941, т. 16, кн. 1, с. 386 — 388].

В XX веке в работах некоторых исследователей появились новые характеристики «ума» Молчалина, которому ранее многие критики вообще отказывали в уме. Так, датский исследователь Б. Клайбер недоумевал в отношении того, почему принято считать, что все представители фамусовского общества глупы. Он не отказывает в уме ни Фамусову, ни Загорецкому, ни старухе Хлестовой, хотя, несомненно, исследователь знаком с замечанием А.С. Грибоедова: «...в моей комедии 25 глупцов на одного здравомыслящего человека». Его волнует вопрос: «Даже Молчалин — действительно ли он дурак? Ведь не зря же его Фамусов вытащил из Твери, и он единственный из служащих, который Фамусову "не свой; и то затем, что деловой"» [Клайбер, 1961, с. 30].

С пониманием относится к Молчалину и И.П. Золотусский: «Молчалин из бедной семьи, из Твери, откуда его вытащил Фамусов и вытащил за усердие в службе. Разве Молчалин не должен быть благодарен тому за это? Разве не обречен исполнять наказ отца, что надо угождать каждому — до "собаки дворника, чтоб ласкова была"?

Это участь маленького человека, и он в ней не виноват.

Одна мелочь: Молчалин, который объясняется в любви Лизе (причем отнюдь не лукаво), называет ее "Мой ангельчик", и точно так же называет свою жену Нину в последнем письме к ней Грибоедов. Что это — пустое совпадение или отзвук нежности, которой автор лишил своего "ничтожного" героя?

Для таких, как Молчалин, "умеренность и аккуратность" — способ спасения, но не рассчитанная подлость, а "не сметь свое суждение иметь" — защита от сильных, наказ судьбы.

Входя в глубину текста, мы начинаем понимать, что Молчалин и Скалозуб — не мальчики для битья, а оппозиция уму Чацкого. У него ум праздности, ум эгоизма, у них — ум выживанья. Этот ум — удел не отдельных "гениев", а ум большинства. Так что же с ним делать, с этим большинством? Поставить его под стрелы сатиры, перед лицом которой бледнеют все оправданья, или понять тех, кому он дан от нужды?» [Золотусский, 2006, с. 11 — 12]. На этот риторический вопрос И.П. Золотусский не отвечает. Нам кажется, что, поставив в заглавие своей статьи грибоедовскую строчку «Прости, Отечество!», в которой звучит мотив прощения, критик, осудивший «беспокойный» ум Чацкого и констатирующий наличие «ума большинства», все-таки, хочет он того или нет, заставляет вспомнить чеховскую мысль о необходимости «по капле выдавливать из себя раба». Слишком уж много вокруг Молчалиных.

С нашей точки зрения, прав А.А. Лебедев, убежденный, что нельзя считать Молчалина ни достойным противником, ни достойным соперником Чацкого, ибо «Молчалин —ложная альтернатива Чацкому. <...> Молчалин — не разночинец-радикал, идущий на смену дворянскому фрондеру Чацкому». Несостоятельность Чацкого — не аргумент в пользу Молчалина: «Таков... главный смысловой итог» грибоедовской комедии [Лебедев, 1980, с. 238].

Грибоедовскую комедию отличает необыкновенная жизненность, причиной которой являются вечные типы, выведенные в ней. Еще И.А. Гончаров в своем критическом очерке «Мильон терзаний» отмечал, что «комедия "Горе от ума" держится каким-то особняком в литературе и отличается моложавостью, свежестью и крепкой живучестью от других произведений слова. Она, как столетний старик, около которого все, отжив по очереди свою пору, умирают и валятся, а он ходит, бодрый и свежий, между могилами старых и колыбелями новых людей» [Гончаров, 1955, т. 8, с. 7].

Фамусовы и Молчалины, Скалозубы и Чацкие оказались живучи и в XXI веке.