Вступление
Я сам не знаю, можно ли вполне верить всему тому, что сохранила моя память? Если я помню действительно случившиеся события, то это можно назвать воспоминаниями не только детства, но даже младенчества. Разумеется, я ничего не помню в связи, в непрерывной последовательности; но многие случаи живут в моей памяти до сих пор со всей яркостью красок, со всею живостью вчерашнего события.
Отрывочные воспоминания
Самые первые предметы, уцелевшие на ветхой картине давно прошедшего, картине, сильно полинявшей в иных местах от времени и потока шестидесяти годов, предметы и образы, которые ещё носятся в моей памяти, — кормилица, маленькая сестрица и мать.
Сестрицу я любил сначала больше всех игрушек, больше матери, и любовь эта выражалась
беспрестанным желанием её видеть и чувством жалости: мне всё казалось, что ей холодно, что она голодна и что ей хочется кушать; я беспрестанно хотел одеть её своим платьицем и кормить своим кушаньем; разумеется, мне этого не позволяли, и я плакал.
Постоянное присутствие матери сливается с каждым моим воспоминанием. Её образ неразрывно соединяется с моим существованием, и потому он мало выдаётся в отрывочных картинах первого времени моего детства, хотя постоянно участвует в них.
Первая весна в деревне
1
В середине Великого поста1 наступила сильная оттепель. Снег быстро начал таять, и везде показалась вода. Приближение весны в деревне производило на меня необыкновенное, раздражающее впечатление. Я чувствовал никогда не испытанное мною, особого рода волнение. Много содействовали тому разговоры с отцом и Евсеичем, которые радовались весне, как охотники, как люди, выросшие в деревне и страстно любившие природу, хотя сами того хорошенько не понимали. Находя во мне живое сочувствие, они с увлечением предавались удовольствию рассказывать мне: как сначала обтаят горы, как побегут с них ручьи, как спустят пруд, разольётся полая вода, пойдёт вверх по полям рыба; как прилетит летняя птица, запоют жаворонки, проснутся сурки и начнут свистать, сидя на задних лапках по своим сурчинам; как зазеленеют луга, оденется лес, кусты и зальются, защёлкают в них соловьи... Простые, но горячие слова западали мне глубоко в душу,
1Великий пост - время, когда христиане отказываются от мясной и молочной пищи (постятся).
потрясали какие-то неведомые струны и пробуждали какие-то неизвестные, томительные и сладкие чувства.
Только нам троим — отцу, мне и Евсеичу — было не грустно и не скучно смотреть на почерневшие крыши и стены строений и голые сучья дереев, на мокрееть и слякоть, на грязные сугробы снега, на лужи мутной воды, на серое небо, на туман сырого воздуха, на снег и дождь, то вместе, то попеременно падавшие из потемневших низких облаков. Заключённый в доме, потому что в мокрую погоду меня и на крыльцо не выпускали, я, тем не менее, следил за каждым шагом весны. В каждой комнате, чуть ли не в каждом окне, были у нас замечены особенные предметы или места, по которым я производил мои наблюдения. Шире, длиннее становились грязные проталины, полнее наливалось озеро в роще, и, проходя сквозь забор, уже показывалась вода между капустных гряд в нашем огороде. Всё замечалось мною точно и внимательно, и каждый шаг весны торжествовался как победа!
Грачи давно расхаживали по двору и начали вить гнёзда в Грачёвой роще. Скворцы и жаворонки тоже прилетели; и вот стала появляться настоящая птица, дичь, по выражению охотников. Отец с восхищением рассказывал мне, что видел лебедей, так высоко летевших, что он едва мог разглядеть их, и что гуси потянулись большими станицами. Евсеич видел нырков и кряковых уток, опустившихся на пруд, видел диких голубей по гумнам1, дроздов и пигалиц около родников... Сколько волнений, сколько шумной радости!
1Гумно - место, где ставят хлеб и где его молотят (В.И. Даль).
Вода сильно прибыла, немедленно спустили пруд — и без меня. Погода была слишком дурна, и я не смел даже проситься. Рассказы отца отчасти удовлетворили моё любопытство. С каждым днём известия становились чаще, важнее, возмутительнее!1 Наконец Евсеич с азартом объявил, что «всякая птица валом валит, без перемежки!».
2
Мало-помалу привык я к наступившей весне и к её разнообразным явлениям, всегда новым, потрясающим и восхитительным; говорю привык в том смысле, что уже не приходил в исступление2. Погода становилась тёплая, мать без затруднения пускала меня на крылечко и позволяла бегать по высохшим местам; даже сестрицу отпускала со мной.
Несмотря, однако же, на все предосторожности, я как-то простудился, получил насморк и кашель и, к великому моему горю, должен был оставаться заключённым в комнатах, которые казались мне самою скучною тюрьмою, а так как я очень волновался рассказами Евсеича, то ему запретили доносить мне о разных новостях, которые весна беспрестанно приносила с собой; к тому же мать почти не отходила от меня. Она сама была не совсем здорова. В первый день напала на меня тоска, увеличившая моё лихорадочное состояние, но потом я стал спокойнее и целые дни играл, а иногда читал книжку с сестрицей, беспрестанно подбегая хоть на минуту к окнам, из которых виден был весь разлив полой воды, затопившей огород и половину сада. Можно было даже разглядеть и птицу, но мне не позволяли долго стоять у окошка.
13десь: беспокойнее, вызывали волнение.
2Здесь: в состояние сильного волнения.
Скорому выздоровлению моему мешала бессонница, которая, Бог знает отчего, на меня напала. Это расстраивало сон моей матери, которая хорошо спала только с вечера. По совету тётушки, для нашего усыпления позвали один раз ключницу Пелагею, которая была великая мастерица сказывать сказки и которую даже покойный дедушка любил слушать. Мать и прежде знала об этом; но она не любила ни сказок, ни сказочниц и теперь неохотно согласилась. Пришла Пелагея, немолодая, но ещё белая, румяная и дородная женщина, села у печки, под- горкшилась одною рукой и начала говорить, немного нараспев: «В некиим царстве, в некиим государстве...» Это вышла сказка под названием «Аленький цветочек»1.
Нужно ли говорить, что я не заснул до окончания сказки, что, напротив, я не спал долее обыкновенного? Сказка до того возбудила моё любопытство и воображение, до того увлекла меня, что могла бы вылечить от сонливости, а не от бессонницы.
Мать заснула сейчас; но, проснувшись через несколько часов и узнав, что я ещё не засыпал, она выслала Пелагею, которая разговаривала со мной об «Аленьком цветочке», и сказыванье сказок на ночь прекратилось очень надолго.
1Эту сказку, которую слыхал я в продолжение нескольких годов не один десяток раз, впоследствии выучил я наизусть и сам сказывал её, со всеми прибаутками, ужимками, оханием и вздыханием Пелагеи. Разумеется, потом я забыл свой рассказ, но теперь, восстановляя давно прошедшее в моей памяти, я неожиданно наткнулся на груду обломков этой сказки; много слов и выражений ожило для меня, и я попытался вспомнить её. Странное сочетание восточного вымысла, восточной постройки с приёмами, образами и народною нашей речью, следы прикосновения разных сказочников и сказочниц показались мне стоящими внимания. (Прим. молодого Багрова.)
Это запрещение могло бы сильно огорчить меня, если бы мать не позволила Пелагее сказывать иногда мне сказки в продолжение дня. На другой же день выслушал я в другой раз повесть об «Аленьком цветочке». С этих пор до самого моего выздоровления Пелагея ежедневно рассказывала мне какую-нибудь из своих многочисленных сказок. Более других помню я «Царь-девицу», «Иванушку-дурачка», «Жар-птицу» и «Змея Горыныча». Сказки так меня занимали, что я менее тосковал о вольном воздухе, не так рвался к оживающей природе, к разлившейся воде, к разнообразному царству прилетевшей птицы.
1. Тема природы — одна из главных в книге «Детские годы Багрова-внука». Аксаков показал «поэзию природы», её влияние на человеческую душу. Перечитайте главу «Первая весна в деревне». Расскажите, какой представлялась весна Серёже со слов отца и Евсеича и какой он увидел её своими глазами.
2. Расскажите, что так потрясло мальчика, наблюдавшего пробуждение природы.
3. Что нового о характере Серёжи вы узнали из прочитанных глав? (Обратите внимание на отношение мальчика к сестре, на его восприятие природы.)
4. Расскажите историю написания сказки «Аленький цветочек».