Литература. Для школьников старших классов и поступающих в вузы. Потапурченко. З. Н.

И. А. Бунин (1870-1953)

Художественное мастерство И. А. Бунина в рассказе «Господин из Сан-Франциско»

Рассказ И. А. Бунина «Господин из Сан-Франциско» появился в 1915 году, через три года после того, как мир облетело сообщение о столкновении крупнейшего пассажирского судна «Титаник» с айсбергом и о гибели полутора тысяч человек. Это событие прозвучало предостережением человечеству, упоенному научными успехами и убежденному в своих безграничных возможностях. Катастрофа, случившаяся с «Титаником», его погружение в волны океана, самоуверенность капитана, не внявшего сигналам опасности, беспомощность и неспособность команды противостоять стихии продемонстрировали не силу и способности человека, а его хрупкость и незащищенность. Бунин, остро воспринявший эту катастрофу и увидевший в ней итог деятельности «гордыни Нового Человека со старым сердцем», в своем рассказе с непревзойденным мастерством изображает обреченность земной цивилизации, пренебрегающей духовными законами.

Для воплощения своей идеи Бунин пользуется разнообразными средствами художественной выразительности. Важную роль в художественной ткани рассказа играют образы, вызывающие ассоциации с Библией и древними мифами. Ранним редакциям этого рассказа предшествовал эпиграф: «Горе тебе, Вавилон, город крепкий». Этот эпиграф был взят из «Откровения» Иоанна Богослова, последней книги Нового Завета, изображающей конец света и гибель порочного города Вавилона, ставшего символом безбожной цивилизации, построенной человеком, который отвернулся от своего Творца. Лишь в самой последней редакции, незадолго до смерти, Бунин снял этот эпиграф, возможно, потому, что он слишком откровенно выражал его отношение к написанному. Однако он оставил название парохода — «Атлантида», которое напоминает о затонувшем в древности острове и погибшей человеческой цивилизации. Безымянный господин и его семья, чье злополучное путешествие описывается в этом рассказе, были жителями американского города Сан-Франциско, названного так в честь известного христианского святого Франциска Ассизского, проповедовавшего любовь к людям, а также крайнюю бедность, отказ от любой собственности. В противоположность прославленному святому господин из Сан-Франциско заработал свое богатство, беспощадно эксплуатируя китайцев, которых он выписывал к себе на работы целыми тысячами. Отсутствие имени подчеркивает его типичность, он один из многих, такой, как тысячи других в этом мире, живущих ради наживы и личного комфорта, поклоняющихся Мамоне — богу века сего. Подробно описывая распорядок дня пассажиров, плывущих на гигантском корабле, похожем на комфортабельный отель, Бунин особое внимание уделяет тому, что составляло главнейшую цель их существования, «венец» каждого дня — роскошный обед- пир, после которого начинались танцы, флирт и другие развлечения. Описание этого пира, самонадеянная уверенность тех, кто, казалось, призван наслаждаться им, напоминают Библейский рассказ о последнем пире вавилонского царя Валтасара, во время которого на стене пиршественной залы появились непонятные слова «МЕНЕ, МЕНЕ, ТЕКЕЛ, УПАРСИН». Увидев их, Валтасар чрезвычайно смутился и пал духом. Слова эти, расшифрованные пророком Даниилом, сообщали о том, что Бог исчислил царство Валтасара и положил конец ему, а Валтасар взвешен на весах и найден очень легким. В ту же самую ночь царь был убит, а Вавилонское царство оказалось в руках мидян и персов. Это грозное предостережение о возможном скором конце царства, устроенного человеком по удобным для него законам, присутствует и у Бунина. Оно присутствует в виде несмолкающего грохота океана, вздымающего свои громадные валы за бортом парохода, снежной вьюги, кружащейся над ним, мрака, охватывающего все пространства вокруг, воя сирены, которая поминутно «взвывала с адской мрачностью и взвизгивала с неистовой злобой. В конце концов господин из Сан-Франциско внезапно умирает, когда он меньше всего этого ожидал. Он умирает на острове Капри в гостинице перед роскошным ужином.

Мастерство Бунина проявляется и в подборе предметно-изобразительных деталей, которыми он пользуется для создания художественных образов. Подобно Чехову, в этом рассказе он пользуется повторяющейся деталью для создания впечатления механистичности, безжизненности действий богатых пассажиров и туристов. Они не наслаждались, а «имели обычай начинать наслаждение жизнью» с того или другого занятия; у них, видимо, отсутствует аппетит, и его необходимо «возбуждать»; они не прогуливаются по палубе, а им «полагается бодро гулять»; они «должны» взгромождаться на маленьких серых осликов, осматривая окрестности; они не выбирают музеи, а им обязательно демонстрируют чье-нибудь «непременно знаменитое» «Снятие с креста». Даже капитан корабля предстает не как живое существо, а как «огромный идол» в своем шитом золотом мундире.

В рассказе «Господин из Сан-Франциско» почти с первых страниц начинает звучать мотив смерти, постепенно становясь ведущим. Вначале смерть предельно эстетизирована: в Монте-Карло одним из любимых занятий богатых бездельников является «стрельба в голубей, которые очень красиво взвиваются из садков над изумрудным газоном, на фоне моря цвета незабудок, и тотчас же стукаются белыми комочками о землю». Для Бунина вообще характерна эстетизация вещей обычно неприглядных, которые должны скорее пугать, чем привлекать читателя. Так, он упоминает «чуть припудренные нежнейшие розовые прыщики возле губ и между лопаток» у дочери господина из Сан-Франциско, сравнивает белки глаз негров с «облупленными крутыми яйцами» или называет молодого человека в узком фраке с длинными фалдами «красавцем, похожим на огромную пиявку».

Затем намек на смерть возникает в словесном портрете наследного принца одного из азиатских государств, милого и приятного в общем человека, усы которого, однако, «сквозили, как у мертвого», а кожа на лице была «точно натянута». И сирена на корабле захлебывается в «смертной тоске», суля недоброе, и музеи холодны и «мертвенно-чисты», и океан ходит «траурными от серебряной пены горами» и гудит, как «погребальная месса».

Для того чтобы читатель явственно почувствовал дыхание смерти, Бунин использует «говорящую» цветовую гамму. В наружности главного героя, в его портрете превалируют желто-черно-серебристые тона: желтоватое лицо, золотые пломбы в зубах, цвета слоновой кости череп. Кремовое шелковое белье, черные носки, брюки, смокинг довершают его облик. Да и сидит он в золотисто-жемчужном сиянии чертога обеденной залы.

Эти краски распространяются на природу и весь окружающий мир. Океан катит свои черные валы, багровое пламя вырывается из топок корабля, у итальянок черные волосы, резиновые накидки извозчиков отдают чернотой, толпа лакеев «черна», а у музыкантов красные куртки. Даже прекрасный остров Капри тоже надвигается «своей чернотой», «просверленный красными огоньками», а «смирившиеся волны» переливаются, как «черное масло». Так Бунин создает у читателя представление о всесилии господина из Сан-Франциско, способном заглушить даже красоту природы, погрузив все во мрак. Ведь даже солнечный Неаполь не озаряется солнцем, пока там находится американец, и остров Капри кажется каким-то призраком, «точно его никогда и не существовало на свете», когда богач приближается к нему.

Все это нужно Бунину, чтобы подготовить читателя к кульминационному моменту повествования — смерти героя, о которой тот не задумывается, мысль о которой вообще не проникает в его сознание. Предвестием смерти в рассказе Бунина служит только одна деталь, которая своей непреднамеренностью выводит господина из Сан-Франциско из себя: когда он одевался к ужину, шейная запонка не слушалась его пальцев, никак не желая застегиваться. Но он все-таки побеждает ее «с сияющими от напряжения глазами», «весь сизый от сдавившего ему горло тугого воротничка». В эту минуту он произносит слова: «О, это ужасно!» Что именно показалось ему ужасным в этом мире, рассчитанном на удовольствия, господин из Сан-Франциско, не привыкший задумываться о неприятном, так и не сказал.

«Ужасным», по всей видимости, было первое прикосновение смерти, так и не осознанной человеком, в душе которого «уже давным-давно не осталось... каких-либо мистических чувств». Ведь, как пишет Бунин, напряженный ритм его жизни не оставлял «времени для чувств и размышлений». Возможно, он почувствовал отчаяние, потому что жизнь вырывается из-под его контроля: он приехал в Италию наслаждаться, а здесь туман, дожди и ужасающая качка. Так с помощью тончайшей иронии Бунин передает жуткую самоуверенность и самомнение современного человека. Далее изображается внезапная смерть господина из Сан-Франциско. Писатель показывает ее такой безобразной, непросветленной, чтобы еще раз подчеркнуть ужас той суетной жизни, которую прожил этот господин.

И действительно, после смерти господина из Сан-Франциско мир почувствовал облегчение. Произошло чудо. Уже на следующий день «раскинулось» голубое утреннее небо, «на острове снова водворились мир и покой», на улицы высыпал простой люд, а городской рынок украсил своим присутствием красавец Лоренцо, который служит моделью многим живописцам и как бы символизирует собою прекрасную Италию. Но в еще большей степени подтверждает опустившуюся на мир благодать мирное шествие с горных высот двух абруццких горцев.

Здесь Бунин открывает перед читателем панораму Италии и дает возможность насладиться ею: «целая страна, радостная, прекрасная, солнечная, простиралась под ними: и каменистые горбы острова, который почти весь лежал у их ног, и та сказочная синева, в которой плавал он, и сияющие утренние пары над морем к востоку, под ослепительным солнцем, которое уже жарко грело, поднимаясь все выше и выше, и туманно-лазурные, еще по-утреннему зыбкие массивы Италии, ее близких и далеких гор».

А тело господина из Сан-Франциско после унижений, вынесенных его женой и дочерью, было погружено в чрево того же корабля «Ант- лантида», только то, что было «наверху», оказалось «внизу», кто был «всем», стал «ничем».