Среди шукшинских характеров есть одна любопытная разновидность людей, душа которых всегда неспокойна, тоскует и томится. Эти люди обязательно чем- то неудовлетворены, вечно чего-то ищут и совершают на своем пути смешные и невероятные чудачества. В 1968 году Шукшин писал: «Герой нашего времени — это всегда «дурачок», в котором наиболее выразительным образом живет его время, правда этого времени». Писатель здесь не случайно заговорил о правде, ибо на Руси испокон веков о ней бесстрашно говорили шуты или юродивые, люди не от мира сего, с чудинкой. Шукшинские «чудики» — это почти всегда правдоискатели, которые идут до предела, до грани в своих поисках и порой остаются в одиночестве на своем пути. Таков один из писательских персонажей — Чудик, герой одноименного рассказа, человек, про которого без преувеличения можно сказать — «22 несчастья»: «Чудик обладал одной особенностью: с ним постоянно что-нибудь случалось. Он не хотел этого, страдал, но то и дело влипал в какие-нибудь истории — мелкие впрочем, но досадные». Причины его фатальной невезучести — в постоянном стремлении помогать и приносить радость людям: то он ищет хозяина оброненной пятидесятирублевки, которая ему самому и принадлежит; то помогает соседу по самолету найти выпавшую вставную челюсть, но наталкивается на грубость и ругань; то ссорится с женой своего брата, разрисовав красками детскую коляску. К сожалению, представления Чудика об окружающем мире не соответствуют реальному порядку вещей. Герой вряд ли переменится: он по-прежнему будет стремиться к людям с услужливостью, с радостной готовностью к общению и с искренним удивлением от того, что люди его не понимают. А ведь поступки его не так уж нелепы. Просто люди забыли, что такое элементарная человеческая чуткость и доброта. Человеческая правда на стороне героя, который не расстраивается из-за своих злоключений, а продолжает радоваться жизни: «Домой Чудик приехал, когда шел рясный парной дождик. Чудик вышел из автобуса, снял новые ботинки, побежал по теплой мокрой земле — в одной руке чемодан, в другой ботинки. Подпрыгивал и громко пел:
«Тополя-а, тополя-а...»
Таков этот герой: неловкий и доброжелательный, уступчивый и гордый, несчастный и неунывающий. Обычно люди вроде него не воспринимаются окружающими всерьез. Этого не скажешь о герое другого шукшинского рассказа — «Штрихи к портрету. Некоторые конкретные мысли Н. Н. Князева, человека и гражданина». Герой рассказа, Николай Николаевич Князев, тоже странен. Забуксовал на теории «Целесообразного государства», на том, что люди не понимают своих обязанностей перед государством. Воззрения Николая Николаевича не просто безобидные мысли, а самая что ни на есть конкретная жизненная позиция, причем активная и наступательная. Он не просто теоретизирует, он судит всех и вся, доказывая на каждом шагу людям, насколько они еще далеки от идеального человека. Приехал, скажем, человек в отпуск в деревню, хочет погулять по лесу, порыбачить на досуге. А Николаю Николаевичу видится в том явное уклонение данного человека от своих прямых обязанностей перед обществом. И он обрушивает на голову отпускника тучу разного рода поучений, притч, насмешек и даже прямых обличений. Теоретический спор оборачивается нешуточным скандалом. На каждом шагу в пророка кидают камни. А дело тут, видимо, в нравственном догматизме и нетерпимости героя, в его подвижнической убежденности в собственной правоте и желании сыграть трагическую роль. А может, еще и в том, что всякий раз он натыкается на глухую стену невнимания людей, что укрепляет его в сознании своего одиночества и исключительности, которую не дано понять «толпе».
В мире чудачеств обитает и Бронька Пупков из рассказа «Миль пардон, мадам!». Человек глубоко несчастный и, конечно же, заслуживающий всякого сочувствия. И даже не потому, что причины, по которым у него возник «комплекс Мюнхгаузена», нам понятны, а потому, что вылепленный Бронькой идеальный автопортрет на редкость благороден и по-рыцарски чист. Несуразный взлет бронькиной фантазии есть, по сути, продолжение его бесшабашного характера. Он «много скандалил на своем веку, дрался, его часто и нешуточно бивали, он отлеживался, вставал и опять носился по деревне на своем оглушительном мопеде — зла ни на кого не таил. Легко жил». Оторвало ему два пальца — не тужил. «...Принес домой и схоронил в огороде, и даже сказал такие слова: «Дорогие мои пальчики, спите спокойно до светлого утра». Хотел крест поставить, отец не дал». На войне Бронька исполнял тяжелую и будничную работу санитара. Но не одну героическую историю создал он в своем воображении, ибо в нем жила уверенность в том, что он способен на подвиг, на те доблестные деяния, о которых много раз слышал или читал. Но вот прошло 25 лет, кончилась война. А Бронька так сжился со своей мечтой, что решил признать ее в качестве действительно происходивших фактов: ведь от такого «искажения истории», по словам Броньки, никто не страдает. «Это не печатная работа», — предупреждает он возможные упреки. Шукшин сочувствует своему герою. Хотя в рассказе есть ощутимая грустная нота. Ведь за Броньку все- таки немножко стыдно. Стыдно от того, что вдохновенный полет его фантазии гаснет и сходит на нет, когда мы слышим тривиальное: «Прошу плеснуть», «Миль пардон, мадам», «Счас ведь врежу!», «Ну, прошу!.. Кто? Если малость изувечу, прошу не обижаться. Миль пардон!» Так что нельзя сказать, чего больше в шукшинском взгляде на своего героя — доброго юмора и сострадания или горечи и задумчивости. Думается, традиция «чудиков» во многом была продолжена Шукшиным вслед за Достоевским («Идиот»), Г. И. Успенским («Парамон-юродивый»), Сервантесом («Приключения Дон-Кихота»). Излюбленный, тип изобразительности у Шукшина — афоризм, и рассказы его можно сравнить с пословицами.
Определенные стороны человеческих характеров Шукшин берет как бы на «отрезке», в момент их наиболее интенсивного проявления и смело оттеняет их контрастными сторонами. Именно это контрастно-органическое сочетание придает его героям ту необычайность, ту прекрасную неправильность, которая и делает их в наших глазах странными людьми, «чудиками».