Во второй половине 1940-х гг. тема Великой Отечественной войны, единства фронта и тыла, духовного величия героя-воина и героя-труженика осталась лидирующей. Именно тогда были созданы такие известные произведения, как «Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого, «Звезда» Эммануила Казакевича. Леонид Леонов в романе «Русский лес» воссоздал широкую панораму жизни России, начиная с рубежа столетия и кончая годами Великой Отечественной войны с ее героикой. Но именно этот период обнаружил и глубокий кризис советской литературы, представленной тогда огромным потоком произведений, ныне в большей части и справедливо забытых. Если еще в 1930-е гг. опыт стилевого развития 1920-х воспринимался как конструктивный и развивался, то начиная со второй половины 1940-х гг., по словам Г. Белой, стало явным наступление нейтрального стиля. Этот кризис связан как с особенностями литературной жизни, так и с «мутациями» метода социалистического реализма, ставшего безальтернативным.
Но именно в конце 1940-х гг. в прозе появились произведения, которые свидетельствовали о новых тенденциях или по крайней мере о возвращении к традиционному реализму (в 1920-е гг. он был представлен романом «Сестры» Викентия Вересаева, повестью Сергея Сергеева-Ценского «Жестокость», в литературе русского зарубежья - романом Евгения Чирикова «Зверь из бездны»). Новым словом в послевоенной литературе стали «В окопах Сталинграда» (1947) Виктора Некрасова, «Спутники» (1946) Веры Пановой, «За правое дело» (1943-1949) Василия Гроссмана.
Повесть Некрасова «В окопах Сталинграда» автобиографична, но написана от лица полкового инженера лейтенанта Керженцева, архитектора в довоенной жизни. Его миропонимание составляет нравственно -эстетический центр повести не только в силу ее структурных особенностей, но и благодаря выбору героя -человека тонкого, совестливого, с высокоразвитым чувством ответственности за происходящее. Сложная гамма мыслей и переживаний скрывается под внешней сдержанностью, ироничностью, да и раскрыться повествователь разрешает себе в крайних случаях и не с первых страниц. Только в 3-ей главе в известном лирическом отступлении мы узнаем о доме, семье, матери, друзьях, увлечениях Керженцева, слышим его признание в любви родному Киеву. Произведение вообще отличает строгая хроникальная манера изложения с цифрами, географическими названиями, указаниями на месяц происходящих событий - и пронзительная сила исповедальности. Начало рассказа - о военных неудачах и отступлении - позволяет вспомнить высокую этическую традицию Л.Толстого в «Войне и мире».
Пространственно-временные рамки произведения расширяет и введение ретроспективного плана, лирических отступлений о Киеве, школьных и боевых друзьях. Центральная в повести - тема фронтовой дружбы. Керженцеву дороги те, кто разделил его военную судьбу, - люди разного социального происхождения, родом не только из столиц и больших городов, но и из глубинки (дальневосточные шахты, алтайская деревушка), интеллигенция (Керженцев, Игорь, Фарбер, Харламов), рабочий класс (Карнаухов), крестьянство (Седых). Повествователь их считает героями, но героизм, по Некрасову, лишен позы, эффектности, он проявляется как нравственная норма, что сближает произведение с русской батальной классикой.
В свое время В. Некрасова упрекали в «пацифизме» и «ремаркизме», в том, что «дальше своего бруствера автор ничего не видит». Но совмещение двух планов повествования (непосредственные сиюминутные впечатления Ю. Керженцева и трезвый аналитический взгляд повествователя несколько лет спустя) придает изображаемому емкость, глубину. Повесть отличается особой силой достоверности, исповедальности; раскрывает «окопную правду». Она создавалась вскоре после войны и, как заметил сам автор: «Такие книги пишутся по свежим следам и на одном дыхании». Писатели фронтового поколения свидетельствовали, что Некрасов опередил свое время (Василь Быков), что все они вышли из некрасовских окопов, и в повести живет то необъяснимое, обжигающее, что можно назвать «чувством опаленности фронтом» (Юлия Друнина), что это - «честная книга - против войны» (Виктор Астафьев).
Впоследствии резкие высказывания писателя в адрес хрущевского и брежневского режимов, защита диссидентов и последующая эмиграция (1976) надолго выключили В. Некрасова из истории советской литературы, и лишь после перестройки его повесть была возвращена читателю. Теперь в современной критике встречаются упреки, но уже другого рода, дескать, автору удалось примирить каноны официоза и обыденную фронтовую жизнь, страна некрасовского героя - вовсе не Россия, а советская страна595. Однако «советское» герои Некрасова воспринимают не только как свое детство и юность, но и как часть российской истории. Вот почему Керженцева так влекут разговоры с немолодым инженером-электриком Георгием Акимовичем, который убежден: «Мы будем воевать до последнего солдата. Русские всегда так воюют». Выросший при советской власти, Игорь, придя в сталинградскую библиотеку, наслаждается «Аполлоном» за 1911 год, а безымянный связной на передовой читает толстую истрепанную книгу - роман Сергеева-Ценского «Севастопольская страда»; повествователь сердцем откликается на звуковой образ Пятой симфонии Чайковского. Молодое поколение в годы войны защищало не только советские, но прежде всего русские национальные и общечеловеческие ценности.
О предвоенных советских годах герои вспоминают со светлым, теплым чувством, потому что они символизируют мирный образ жизни, в отличие от противоестественного военного. И все же в повествовании нет облегченных идиллических картин прошлого. Знаменателен диалог Фарбера и Керженцева: «Не кажется ли вам, что мы с вами до какой-то степени вели страусовский образ жизни?» - спрашивает Фарбер и сам же отвечает: «Мы почти не высовывали головы из-под крыла». Большего в те годы русский писатель сказать не мог. Острый критицизм по поводу наших внутренних противоречий в стране, как справедливо подчеркнул Ю. Буртин, был невозможен, ибо сами эти противоречия в годы войны отошли на второй план и не вызывали общенародных чувств596.
595 Есаулов И. Сатанинские звезды и священная война. Современный роман в контексте русской духовной традиции // Новый мир. - 1994. - № 4. - С. 224-239.
596 Буртин Ю. Война, пора свободы. «Василий Теркин» и духовная атмосфера военных лет // Октябрь. - 1993. - №6. - С. 7-16.
Открытие «окопной правды» В. Некрасовым удачно дополнялось интересом к жизни частного человека (вопреки заявлениям теоретиков соцреализма о том, что жизнь частного человека советского читателя не интересует). В ранней повести В. Пановой «Спутники» с точностью до мелочей показана жизнь санитарного поезда. «В длинные дни так называемого порожнего рейса, когда санитарный поезд, сдав раненых в госпиталь, шел из дальнего тыла в ближний для новой погрузки - в эти дни обступали людей мелкие будничные заботы», - пишет автор, и именно эти «порожние рейсы» - главный объект писательского внимания. Перед читателем проходит весь медицинский персонал: врачи, медсестры, санитарки, электрики, снабженцы. Комиссар поезда Данилов и главврач Белов, деловито справляющиеся со своими обязанностями, опять же предстают в личных заботах и тревогах, которым отведено места не меньше, чем переживаниям Лены Огородниковой или Юлии Дмитриевны. Многие главы названы именами героев, и это повторяется неоднократно, максимально приближая к читателю человеческую жизнь с ее тайным внутренним миром.
«Спутники» прокладывали дорогу произведениям различной формы, в том числе и дневниковой, произведениям, свободным от победных реляций и идеологического диктата, от показа руководящей роли партийного руководства (комиссар Данилов воспринимается как более молодой, расторопный помощник пожилого главврача, а не как его идейный руководитель). И если герой вызывал антипатию, как, например, военврач Супругов, то это происходило не из-за фактов его послужного списка (ему даже удалось преодолеть первоначальное чувство страха), а теми внутренними импульсами межличностного общения, которыми столь богато человеческое сообщество.
Но при всем том, что названные повести были опубликованы, отмечены Государственными премиями, они тогда на фоне многих и многих других произведений считались третьестепенными. В этот период новаторская сущность этих произведений, перспективность развития обозначенных в них тенденций, как альтернативных содержательной стороне соцреалистических произведений, если и осознавались, то лишь от противного - в шквальном огне критики. Особенно это коснулось романа Гроссмана «За правое дело» (1943-1949). Почти три года шла борьба с цензурой за его публикацию, и в этом автору помогал А. Фадеев, тогда - руководитель Союза писателей. Наконец, летом уже 1952 г., «крамольное» произведение вышло в свет на страницах «Нового мира» и вызвало восторженные отклики коллег и читателей:
«Я имею в виду главное в Вашем романе - народ и войну, и не только силу живописного таланта, но и свободное и совершенное раскрытие психологии человека в войне, в жизни и смерти, в помыслах и деянии. Сотни превосходных деталей, штрихов, картин и ряд незабываемых глав - ополченцы в степи, бомбежка Сталинграда, сцена в детдоме, встреча и ночной разговор с женой, Лена Гнатюк, гибель батальона Филяшкина, короткая сцена с командующим, расстрелы и «мама, мама»...597
597 Цит. по: Вопросы литературы. - 1998. - № 4. - С. 326-327. В том же номере опубликованы письма о романе Ю. Германа, В. Некрасова и др.
По словам почитателей романа, он был написан с толстовской силой, однако подвергся травле со стороны официозной критики. Участвовал в этой «кампании» и Фадеев. Лишь два года спустя, после смерти Сталина, книга вышла отдельным изданием (и Фадеев вновь этому способствовал, демонстрируя свою полную зависимость руководства ССП от «генеральной линии» партии). Ныне «За правое дело» рассматривается в контексте дилогии В. Гроссмана «Жизнь и судьба», завершенной еще в 1960-е гг., но пришедшей к читателю только после перестройки.
Новые тенденции в русской прозе конца 1940-х гг, и прежде всего опыт В. Некрасова, в дальнейшем получили развитие в так называемой «лейтенантской прозе».
Литература
6. Агеносов В.В. Творчество М. Пришвина и советский философский роман. - М., 1988.
7. В огне великой войны: проблематика, стиль, поэтика. - Воронеж, 1987.
8. Глинкин П.Е. Страницы подвига. Очерк русской прозы 1941-1945. - М., 1978.
9. Журавлева А.А. Писатели-прозаики в годы Великой Отечественной войны. - М., 1978.
10. Михайлов О.Н. От Мережковского до Бродского. Литература русского зарубежья. - М., 2001.
11. Скороспелова Е.Б. Русская советская проза 20-30-х годов: судьбы романа.- М., 1985.
12. Советская литература в канун Великой Отечественной войны: Научно - аналитический обзор. - М., 1991.
13. Фрадкина С.Я. Русская советская литература периода Великой Отечественной войны: Метод и герой. - Пермь, 1975. 597