Работа с текстом до чтения
1. Известно, что Платонов любил слово «сокровенный». Какие ассоциации это слово вызывает у вас?
2. Прочитайте определение из словаря В.И. Даля: «Сокровенный — сокрытый, скрытый, утаённый, тайный, потайной, спрятанный или схо- ронённый от кого». Что, по-вашему, стоит за понятием сокровенного в человеке?
Работа с текстом во время чтения
1. Прочитайте начало повести, используя приём комментированного чтения.
Фома Пухов не одарён чувствительностью: он на гробе жены варёную колбасу резал, проголодавшись вследствие отсутствия хозяйки.
- Естество своё берёт! - заключил Пухов по этому вопросу.
После погребения жены Пухов лёг спать, потому что сильно исхлопотался и намаялся. Проснувшись, он захотел квасу, но квас весь вышел за время болезни жены - и нет теперь заботчи- ка о продовольствии. Тогда Пухов закурил - для ликвидации жажды.
Итак, первая же фраза повести заставляет задуматься о герое, осмыслить его поступки: Неужели гроб — то место, на котором стоит колбасу резать, даже если ты проголодался? Неужели после похорон близкого человека в первую очередь хочется квасу? Неужели жена для него была лишь «заботчиком о продовольствии»? И т.д.
При этом нельзя не заметить некоторую претенциозность героя: жажду он «ликвидирует», о чувстве голода говорит «Естество своё берёт», да и не просто говорит, а заключает. Вот такой он, сокровенный человек.
Такой ли? Не покидает ощущение, что не всё так просто в этих нескольких строчках, ведь с самого начала мы чувствуем оппозицию жизни и смерти, вечного и повседневного, бытового и бытийного.
2. Прочитайте фрагменты повести, комментируя текст самостоятельно. По ходу чтения обращайте внимание на подчёркнутые в тексте слова и предложения.
1
Не успел он докурить, а уж к нему кто-то громко постучал беспрекословной рукой.
- Кто? - крикнул Пухов, разваливая тело для последнего потягивания. - Погоревать не дадут, сволочи!
Однако дверь отворил: может, с делом человек пришёл.
Вошёл сторож из конторы начальника дистанции.
- Фома Егорыч, - путёвка! Распишитесь в графе! Опять метёт - поезда станут!
Расписавшись, Фома Егорыч поглядел в окно: действительно, начиналась метель, и ветер уже посвистывал над печной вьюшкой. Сторож ушёл, а Фома Егорыч загоревал, подслушивая свирепеющую вьюгу, - и от скуки, и от бесприютности без жены.
- Всё совершается по законам природы! - удостоверил он самому себе и немного успокоился.
Но вьюга жутко развёртывалась над самой головой Пухова, в печной трубе, и оттого хотелось бы иметь рядом с собой что-нибудь такое, не говоря про жену, но хотя бы живность какую.
По путёвке на вокзале надлежало быть в шестнадцать часов, а сейчас часов двенадцать - ещё можно поспать, что и было сделано Фомой Егорычем, не обращая внимания на пение вьюги над вьюшкой.
Разомлев и распарившись, Пухов насилу проснулся. Нечаянно он крикнул, по старому сознанию:
- Глаша! - жену позвал; но деревянный домик претерпевал удары снежного воздуха и весь пищал. Две комнаты стояли совсем порожними, и никто не внял словам Фомы Егорыча. А бывало, сейчас же отзовётся участливая жена:
- Тебе чего, Фомушка?
- А ничего, - ответит, бывало, Фома Егорыч, - это я так позвал: цела ли ты!
А теперь никакого ответа и участия: вот они, законы природы!
- Дать бы моей старухе капитальный ремонт - жива бы была, но средств нету и харчи плохие! - сказал себе Пухов, шнуруя австрийские башмаки.
- Хоть бы автомат выдумали какой-нибудь: до чего мне трудящимся быть надоело! - рассуждал Фома Егорович, упаковывая в мешок пищу: хлеб и пшено.
На дворе его встретил удар снега, в лицо и шум бури.
- Гада бестолковая! - вслух и навстречу движущемуся пространству сказал Пухов, именуя всю природу.
Проходя безлюдной привокзальной слободой, Пухов раздражённо бурчал - не от злобы, а от грусти и ещё отчего-то, но отчего - он вслух не сказал.
На вокзале уже стоял под парами тяжёлый, мощный паровоз с прицеплённым к нему вагоном - снегоочистителем. На снегоочистителе было написано: «Система инженера Э. Бурковского».
«Кто этот Бурковский, где он сейчас и жив ли? Кто ж его знает!» - с грустью подумал Пухов, и отчего-то сразу ему захотелось увидеть этого Бурковского.
К Пухову подошёл начальник дистанции:
- Читай, Пухов, расписывайся, и - поехали!
<...> Фронт работал в шестидесяти верстах. Белые всё время прижимались к железнодорожной линии, ища уюта в вагонах и станционных зданиях, утомившись в снежной степи на худых конях. Но белых отжимали бронированные поезда красных, посыпая снега свинцом из изношенных пулемётов. По ночам - молча, без огней, тихим ходом - проходили броневые поезда, просматривая тёмные пространства и пробуя паровозом целость пути. Ночью ничего не известно; помашет издали поезду низкое степное дерево - и его порежут и снесут пулемётным огнём: зря не шевелись!
- Готово? - спросил начальник дистанции и посмотрел на Пухова.
- Готово! - ответил Пухов и взял в обе руки рычаги.
Начальник дистанции потянул верёвку к паровозу - тот запел, как нежный пароход, и грубо дёрнул снегоочиститель.
Выскочив со станционных путей, начальник дистанции одной рукой резко и коротко дёрнул за верёвку паровозного свистка, а другой махнул Пухову. Это означало: работа!
Паровоз крикнул, машинист открыл весь пар, а Пухов передвинул оба рычага, опуская щит с ножами и развёртывая крылья.
Сейчас же снегоочиститель сдал скорость и начал увязать в снегу, прилипая к рельсам, как к магнитам.
Начальник дистанции ещё раз дёрнул веревку на паровоз, что означало - усилить тягу! Но паровоз весь дрожал от перенапряжения и сиФонил так, что из трубы жар вылетал. Колёса его впустую ворочались в снегу, как в крутой почве, подшипники грелись от частых оборотов и плохого масла, а кочегар весь взмок от работы с топкой, несмотря на то что выбегал за дровами на тендер, где его прохватывал двадцатиградусный ветер.
Снегоочиститель и паровоз попали в глубокий снежный перевал. Один начальник дистанции молчал - ему было всё равно. Остальные люди на паровозе и на снегоочистителе грубо выражались на каком-то самодельном языке, сразу обнажая задушевные мысли.
<...> Подъезжали к переезду, где лежали контррельсы. Такие места проезжали без работы: щит снегоочистителя резал снег ниже головки рельса и не мог работать, когда у рельса что-нибудь находилось - тогда снегоочиститель опрокинулся бы.
Проехав переезд, снегоочиститель понёсся открытой степью. Укрытый снегом, лежал искусный железный путь. Пухов всегда удивлялся пространству. Оно его успокаивало в стра дании и увеличивало радость, если её имелось немного.
Так и теперь - поглядел в запушённое окно Пухов: ничего не видно, а приятно.
Снегоочиститель, имея жёсткие рессоры, гремел, как телега по кочкам, и, ухватывая снег, тучей пушил его на правый откос пути, трепеща выкинутым крылом; это крыло назначено было швырять снег на сторону - то оно и делало.
<...> С Грязей снегоочистителю вручили приказ: вести за собой броневик и поезд наркома, пробивая траншею в заносах, вплоть до Лисок.
Снегоочистителю дали двойную тягу: другой паровоз уступил поезд наркома - громадную спокойную машину Путиловского завода.
Тяжёлый боевой поезд наркома всегда шёл на двух лучших паровозах.
Но и два паровоза теперь обессилели от снега, потому что снег хуже песка. Поэтому не паровозы были в славе в ту мятежную и снежную зиму, а снегоочистители.
И то, что белых громила артиллерия бронепоездов под Давы- довкой и Лисками, случилось потому, что бригады паровозов и снегоочистителей крушили сугробы, не спя неделями и питаясь сухой кашей.
Пухов, например, Фома Егорыч, сразу почёл такое занятие обыкновенным делом и только боялся, что исчезнет махорка с вольного рынка; поэтому дома имел её пуд, проверив вес на безмене.
Не доезжая станции Колодезной, снегоочиститель стал: два могучих паровоза, которые волокли его, как плуг, влетели в сугроб и зарылись по трубу.
Машинист-петроградец с поезда наркома, ведший головной паровоз, был выбит из сиденья и вышвырнут на тендер от удара паровоза в снег и мгновенной остановки. А паровоз его, не сдаваясь. продолжал буксовать на месте, дрожа от свирепой безысходной силы, яростно прессуя грудью горы снега впереди.
Машинист прыгнул в снег, катаясь в нём окровавленной головой и бормоча неслыханные ругательства.
К нему подошёл Пухов с четырьмя собственными зубами в кулаке - он стукнулся челюстью о рычаг и вытащил изо рта ослабшие лишние зубы. В другой руке он нёс мешочек со своими харчами - хлеб и пшено. Не глядя на лежащего машиниста, он засмотрелся на его замечательный паровоз, всё ещё бившийся в снегу.
- Хороша, машина, сволочь!
Потом крикнул помощнику:
- Закрой пар, стервец, кривошипы порвёшь!
С паровоза никто не ответил.
Положив харчи на снег и зашвырнув зубы, Пухов сам полез на паровоз, чтобы закрыть регулятор и сифон.
В будке лежал мёртвый помощник. Его бросило головой на штырь, и в расшившийся череп просунулась медь - так он повис и умер, поливая кровью мазут на полу. Помощник стоял на коленях, разбросав синие беспомощные руки и с пришпиленной к штырю головой.
«И как он, дурак, нарвался на штырь? И как раз ведь в темя, в самый материнский родничок хватило!» - обнаружил событие Пухов.
Остановив бег на месте бесившегося паровоза, Пухов оглядел всё его устройство и снова подумал о помощнике:
«Жалко дурака: пар хорошо держал!»
Манометр действительно и сейчас показывал тринадцать атмосфер, почти предельное давление, - и это после десяти часов хода в глубоком плотном снегу!
Метель стихала, переходя в мокрый снегопад. Вдалеке дымили на расчищенных путях броневик и поезд наркома.
2
В Лисках отдыхали три дня. Пухов обменял на олеонафт десять фунтов махорки и был доволен. На вокзале он исчитал все плакаты и тащил газеты из агитпункта для своего осведомления. Плакаты были разные. Один плакат перемалевали из большой иконы - где архистратиг Георгий поражает змея, воюя на адовом дне. К Георгию приделали голову Троцкого, а змею-гаду нарисовали голову буржуя; кресты на ризе Георгия Победоносца зарисовали звёздами, но краска была плохая, и из-под звёзд виднелись опять-таки кресты.
Это Пухова удручало. Он ревниво следил за революцией, стыдясь за каждую её глупость, хотя к ней был мало причастен.
<...> Идя в барак за порцией пищи, Пухов разглядывал по дороге всякие надписи и объявления - он был любитель до чтения и пенил всякий человеческий помысел. На бараке висело объявление, которое Пухов прочитал беспрерывно трижды: <...> Товарищи рабочие! Призываем вас записываться в отряды технических сил у уполномоченных Реввоенсовета - IX на всех ж.-д. узловых станциях. Условия службы узнайте от товарищей уполномоченных. Да здравствует Красная Армия! Да здравствует рабоче-крестьянский класс!
<...> Пухов и обедать не стал, а пошёл к уполномоченному записываться, чтобы сразу управиться с делами. Но когда пришёл - съел два обеда: повар к нему благоволил за полудку кастрюли и за умные разговоры.
- После Гражданской войны я красным дворянином буду! - говорил Пухов всем друзьям в Лисках.
- Это почему же такое? - спрашивали его мастеровые люди. - Значит, как в старину будет, и землю тебе дадут?
- Зачем мне земля? - отвечал счастливый Пухов. - Гайки, что ль, сеять я буду? То будет честь и звание, а не угнетение.
Через неделю Пухов и ещё пятеро слесарей, принятых уполномоченным, поехали на Новороссийск - в порт.
<...> Море не удивляло Пухова - качается и мешает работать.
- Наши степи ещё попросторней будут, и ветер ещё почище там, только не такой бестолковый, подует днём, а ночью тишина.. А тут - дует, дует и дует, - что ты с ним делать будешь?
Бормоча и покуривая, Пухов сидел над двигателем, который не шёл. Три раза он его разбирал и вновь собирал, потом закручивал для пуска - мотор сипел, а крутиться упорствовал. Ночью Пухов тоже думал о двигателе и убедительно переругивался с ним, лёжа в пустой каютке.
<...> Всю ночь бился Пухов. Передумал заново всю затею этой машины, переделал её по своему пониманию на какую-то новую машину, удалил зазорные части и поставил простые - и к утру мотор бешено запыхал. Пухов тогда включил винт - мотор винт потянул, но тяжело задышал.
- Ишь, - сказал Пухов, - как чёрт на Афон взбирается!
<...> Ночь от фонарей стала ещё огромней и темней, - не верилось, что существует живой мир. В глубинах тьмы тонул небольшой ветер, шевеля какие-то вещи на пристани.
Кратко и предостерегающе гудели пароходы, что-то говоря друг другу, а на берегу лежала наблюдающая тьма и влекущая пустыня. Никакого звука не доходило до города, только с гор сквозило рокотание далёкой быстрой реки. Неиспытанное чувство полного удовольствия, крепости и необходимости своей жизни охватило Пухова. Он стоял, упершись спиной в лебёдку, и радовался этой таинственной ночной картине - как люди молча, и тайком собирались на гибель.
В давнем детстве он удивлялся пасхальной заутрене, ощущая в детском сердце неизвестное и опасное чудо. Теперь Пухов снова пережил эту простую радость, как будто он стал нужен и дорог всем, - и за это всех хотел незаметно поцеловать. Похоже было на то, что всю жизнь Пухов злился и оскорблял людей, а потом увидел, какие они хорошие, и от этого стало стыдно, но чести своей уже не воротишь.
Море покойно шуршало за бортом, храня неизвестные предметы в своих недрах. Но Пухов не глядел на море, - он в первый раз увидел настоящих людей. Вся прочая природа также от него отдалилась и стала скучной.
К часу ночи посадка окончилась. С берега раздалось последнее приветствие от Реввоенсовета армии. Комиссар что-то рассеянно туда ответил, он был занят другим.
Раздалась морская резкая команда, - и сушь начала отдаляться.
Десантные суда отчалили в Крым. <...>
3
- Пухов! Война кончается! - сказал однажды комиссар.
- Давно пора, - одними идеями одеваемся, а порток нету!
- Врангель ликвидируется! Красная Армия Симферополь взяла! - говорил комиссар.
- Чего не брать? - не удивлялся Пухов. - Там воздух хороший, солнцепёк крутой, а советскую власть в спину вошь жжёт, она и прёт на белых!
- При чём тут вошь? - сердечно обижался комиссар. - Там сознательное геройство! Ты, Пухов, полный контр!
- А ты теории-практики не знаешь, товарищ комиссар! - сердито отвечал Пухов. - Привык лупить из винтовки, а по науке- технике контргайка необходима, иначе болт слетит на полном ходу! Понимаешь эту чушь?
<...> - Шуровать мы горазды! - не сдавался Пухов. - А мастерство - нежное свойство!
<...> В один день, во время солнечного сияния, Пухов гулял в окрестностях города и думал - сколько порочной дурости в людях, сколько невнимательности к такому единственному занятию, как жизнь и вся природная обстановка. Пухов шёл, плотно ступая подошвами. Но через кожу он всё-таки чувствовал землю всей голой ногой, тесно совокупляясь с ней при каждом шаге. Это даровое удовольствие, знакомое всем странникам, Пухов тоже ощущал не в первый раз. Поэтому движение по земле всегда доставляло ему телесную прелесть - он шагал почти со сладострастием и воображал, что от каждого нажатия ноги в почве образуется тесная дырка, и поэтому оглядывался: целы ли они?
Ветер тормошил Пухова, как живые руки большого неизвестного тела, открывающего страннику свою девственность и не дающего её, и Пухов шумел своей кровью от такого счастья.
Эта супружеская любовь цельной непорченой земли возбуждала в Пухове хозяйские чувства. Он с домовитой нежностью оглядывал все принадлежности природы и находил всё уместным и живущим по существу.
Садясь в бурьян, Пухов отдавался отчёту о самом себе и растекался в отвлечённых мыслях, не имеющих никакого отношения к его квалификации и социальному происхождению.
Вспоминая усопшую жену, Пухов горевал о ней. Об этом он никогда. никому не сообщал, поэтому все действительно думали, что Пухов корявый человек и вареную колбасу на гробе резал. Так оно и было, но Пухов делал это не из похабства, а от голода. Зато потом чувствительность начинала мучить его, хотя горестное событие уже кончилось. Конечно, Пухов принимал во внимание силу мировых законов вещества и даже в смерти жены увидел справедливость и примерную искренность. Его вполне радовала такая слаженность и гордая откровенность природы - и доставляла сознанию большое удивление. Но сердце его иногда тревожилось и трепетало от гибели родственного человека и хотело жаловаться всей круговой поруке людей на общую беззащитность. В эти минуты Пухов чувствовал своё отличие от природы и горевал, уткнувшись лицом в нагретую своим дыханьем землю, смачивая её редкими неохотными каплями слёз.
Всё это было истинным, потому что нигде человеку конца не найдёшь и масштабной карты души его составить нельзя. В каждом человеке есть обольщение собственной жизнью, и поэтому каждый день для него - сотворение мира.. Этим люди и держатся.
<...> Тоска по родному месту взяла его за живое, и он не понимал, как можно среди людей учредить Интернационал, раз родина - сердечное дело и не вся земля.
Со станции Тихорецкой поезда на Ростов не шли, а ходили в обратную сторону - на Баку.
Из Баку Пухов собирался дойти до родины - вкось по берегу Каспийского моря и по Волге, не особенно разбираясь в географии. Он думал, что на этом маршруте пшеницы больше растёт, а сытно питаться любил.
В дороге, на пустой нефтяной цистерне, Пухов устал и опал туловищем. Ел он один пайковый хлеб, что получил ещё в Новороссийске, - и то не в полную досталь.
На дороге встречались худые деревья, горькая горелая трава и всякий другой живой и мёртвый инвентарь природы, ветхий от климатического износа и топота походов войны.
Историческое время и злые силы свирепого мирового вещества совместно трепали и морили людей, а они, поев и отоспавшись, снова жили, розовели и верили в своё особое дело. Погибшие, посредством скорбной памяти, тоже подгоняли живых, чтобы оправдать свою гибель и зря не преть прахом.
Пухов глядел на встречные лощины, слушал звон поездного состава и воображал убитых - красных и белых, которые сейчас перерабатываются почвой в удобрительную тучность.
Он находил необходимым научное воскрешение мёртвых, чтобы ничто напрасно не пропало и осуществилась кровная справедливость.
Когда умерла его жена - преждевременно, от голода, запущенных болезней и в безвестности, - Пухова сразу прожгла эта мрачная неправда и противозаконность события. Он тогда же почуял - куда и на какой конец света идут все революции и всякое людское беспокойство. Но знакомые коммунисты, прослушав мудрость Пухова, злостно улыбались и говорили:
- У тебя дюже масштаб велик, Пухов; наше дело мельче, но серьёзней.
- Я вас не виню, - отвечал Пухов, - в шагу человека один аршин, больше не шагнёшь; но если шагать долго подряд, можно далеко зайти, - я так понимаю; а, конечно, когда шагаешь, то думаешь об одном шаге, а не о версте, иначе бы шаг не получился.
- Ну, вот видишь, ты сам понимаешь, что надо соблюдать конкретность цели, - разъяснили коммунисты, и Пухов думал, что они ничего ребята, хотя напрасно бога травят, - не потому,
что Пухов был богомольцем, а потому, что в религию люди сердце помещать привыкли, а в революции такого места, не нашли.
- А ты люби свой класс, - советовали коммунисты.
- К этому привыкнуть ещё надо, - рассуждал Пухов, - а народу в пустоте трудно будет: он вам дров наворочает от своего неуместного сердца. <...>
9
Не все так хорошо доезжают до Баку, но Пухов доехал: он попал на порожнюю цистерну, гонимую из Москвы прямым и скорым сообщением в Баку.
Виды природы Пухова не удивили: каждый год случается одно и то же, а чувство уже деревенеет от усталой старости и не видит остроты разнообразия. Как почтовый чиновник, он не принимал от природы писем в личные руки, а складывал их в тёмный ящик обросшего забвением сердца, который редко отворяют. А раньше вся природа была для него срочным известием.
За Ростовом летали ласточки - любимые птицы молодого Пухова, а теперь он думал: видел я вас, чертей, если бы иное что летало, а то старые птицы!
Так он и доехал до самого конца.
<...> В тот год советский нефтяной промысел собирал к себе старых мастеровых, заблудившихся в темноте далёких родин и на просёлках революции.
Каждый день приезжали буровые мастера, тартальщики, машинисты и прочий похожий друг на друга народ.
Несмотря на долгий голод, народ был свежий и окрепший, будто насыщенный прочной пищей.
<...> Шариков поставил Пухова машинистом на нефтяной двигатель - перекачивать нефть из скважины в нефтехранилище. Для Пухова это было самое милое дело: день и ночь вращается машина - умная, как живая, неустанная и верная, как сердце. Среди работы Пухов выходил иногда из помещения и созерцал лихое южное солнце, сварившее когда-то нефть в недрах земли.
- Вари так и дальше! - сообщал вверх Пухов и слушал танцующую музыку своей напряжённой машины.
Квартиры Пухов не имел, а спал на инструментальном ящике в машинном сарае. Шум машины ему совсем не мешал, когда ночью работал сменный машинист. Всё равно на душе было тепло - от удобств душевного покоя не приобретёшь; хорошие же мысли приходят не в уюте, а от пересечки с людьми и событиями - и так дальше. Поэтому Пухов не нуждался в услугах для своей личности.
- Я - человек облегчённого типа! - объяснял он тем, которые хотели его женить и водворить в брачную усадьбу.
А такие были: тогда социальная идеология была не развита и рабочий человек угощал себя выдумкой.
<...> Шли недели, пищи давали достаточно, и Пухов отъедался. Жалел он об одном, что немного постарел, нет чего-то нечаянного в душе, что бывало раньше.
Кругом шла, в сущности, хорошая, лёгкая жизнь, поэтому Пухов её не замечал и не беспокоился. Кто такой Шариков? - Свой же друг. Чья нефть в земле и скважины? - Наши, мы их сделали. - Что такое природа? - Добро для бедных людей. И так дальше. Больше не было тревоги и удручения от имущества и начальства.
Как-то приехал Шариков и говорил сразу Пухову, как будто всю дорогу думал об этом:
- Пухов, хочешь коммунистом сделаться?
- А что такое коммунист?
- Сволочь ты! Коммунист - это умный, научный человек, а буржуй - исторический дурак!
- Тогда не хочу.
- Почему не хочешь?
- Я - природный дурак! - объявил Пухов, потому что он знал особые ненарочные способы очаровывать и привлекать к себе людей и всегда производил ответ без всякого размышления.
- Вот гад! - засмеялся Шариков и поехал начальствовать дальше.
Со дня прибытия в Баку Пухову стало навсегда хорошо. Вставал он рано, осматривал зарю, вышки, слушал гудок парохода и думал кое о чём. Иногда он вспоминал свою умершую от преждевременного износа жену и немного грустил, но напрасно.
Однажды он шёл из Баку на промысел. Он заночевал у Шарикова. К тому брат из плена вернулся, и было угощение. Ночь только что кончилась. Несмотря на бесконечное пространство, в мире было уютно в этот ранний чистый час, и Пухов шагал, наливаясь какой-то прелестью. Гулко и долго гудел дальний нефтеперегонный завод, распуская ночную смену.
Весь свет переживал утро, и каждый человек знал про это происшествие: кто явно торжествуя, кто бурча от смутного сновидения.
Нечаянное сочувствие к людям, одиноко работавшим против вещества всего мира, прояснялось в заросшей жизнью душе Пухова. Революция - как раз лучшая судьба для людей, верней ничего не придумаешь. Это было трудно, резко и сразу легко, как нарождение.
Во второй раз - после молодости - Пухов снова увидел роскошь жизни и неистовство смелой природы, неимоверной в тишине и в действии.
Пухов шёл с удовольствием, чувствуя, как и давно, родственность всех тел к своему телу. Он постепенно догадывался о самом важном и мучительном. Он даже остановился, опустив глаза, - нечаянное в душе возвратилось к нему. Отчаянная природа перешла в людей и в смелость революции. Вот где таилось для него сомнение.
Душевная чужбина оставила Пухова на том месте, где он стоял, и он узнал теплоту родины, будто вернулся к детской матери от ненужной жены. Он тронулся по своей линии к буровой скважине, легко превозмогая опустевшее счастливое тело.
Пухов сам не знал - не то он таял, не то рождался.
Свет и теплота утра напряглись над миром и постепенно превращались в силу человека.
В машинном сарае Пухова встретил машинист, ожидавший смены. Он слегка подрёмывал и каждую минуту терял себя в дебрях сна и возвращался оттуда.
Газ двигателя Пухов вобрал в себя, как благоухание, чувствуя свою жизнь во всю глубину - до сокровенного пульса.
- Хорошее утро! - сказал он машинисту.
Тот потянулся, вышел наружу и равнодушно освидетельствовал:
- Революционное вполне.
Работа с текстом после чтения
1. Каковы ваши первые впечатления, мысли? Какие вопросы возникли по ходу чтения?
2. В повести нет привычного изобразительного портрета как описания внешности, но есть так называемый поведенческий портрет, который помогает читателю представить себе героя. Каким вы видите Фому Пухова?
3. Что в мире кажется Пухову гармоничным? Какую гармонию он видит в технике? В природе?
4. Согласны ли вы со словами «Пухов не одарён чувствительностью...»? Каким образом автор показывает, что перед нами чувствующий герой?
5. Поясните, как сущность Фомы Пухова раскрывается
- через его отношение к труду;
— через отношение к революции;
- через его отношение к машине;
— через движение, путь, проделанный им самим.
6. Сравните Пухова в двух крайних точках (начало и конец повести). Какой духовный путь он прошёл? Каким мы видим героя в конце пути?
7. Какую характеристику даёт себе сам герой и что кроется за этой оценкой?
8. Кто же он — «сокровенный человек» Платонова? Как автор раскрывает сокровенное в своём герое через отношение Пухова к другим людям, поступки, отношение к себе?
9. Поэт Иосиф Бродский первым заметил, что Платонов, в отличие от большинства своих современников, писал «на языке своей эпохи», «подчинил себя языку эпохи». Подтвердите примерами из текста справедливость этого замечания.
10. Некоторые критики отмечают в прозе Платонова «доведённую им до предела полифоничность повествования». Вспомните, что вам известно о полифонии романов Достоевского. Прочитайте повесть «Сокровенный человек» в полном объёме. Согласитесь или опровергните мнение критиков.
1. В записной книжке Андрея Платонова было записано: «Труд есть совесть». Как вы понимаете это утверждение? Что такое совесть в понимании Фомы Пухова?
2. Докажите, что оригинальность самовыражения Фомы Пухова — принцип его поведения. Можно ли такого человека назвать природным дураком? Найдите место Пухову в ряду литературных «дураков» и «чудиков».
3. Расскажите о философии техники, созданной героем. В чём её сущность?
4. Докажите, что дорога в повести Платонова выступает символом духовного поиска героя.
5. Подготовьте реферат на одну из тем: «Тема пути в различных мифопоэтических и религиозных традициях», «Мотив странствий в русской литературе», «Поиск истины странствующими героями» (на примере отечественной и зарубежной литературы).
6. Стремление Пухова обрести дорогу к бессмертию человека противоречит христианской позиции. Вместе с тем эпитет, характеризующий героя повести «Сокровенный человек», взят из «Библии», имя героя — Фома — также связано с библейским сюжетом, а коммунистов герой обвиняет в отказе от религии, в которую «люди сердце помещать привыкли».
Подготовьте выступление в защиту сердечного, общечеловеческого начала в Фоме Пухове.
7. Известно, что платоновскую речь отличает своеобразная неправильность, которой достигается глубокий смысл сказанного. Приведите примеры подобных «неправильностей».
8. Сопоставьте критические оценки образа Фомы Пухова, данные в 1930 г.:
«Мне нравится Андрей Платонов, он честен и смел, хотя ещё и неуклюж. У меня есть его повесть о рабочем Пухове - эдакий русский Уленшпигель - занятно...» (А.К. Воро- нский).
« Самые героические поступки Пухов совершает сомнамбулически, толкаемый своеобразной авантюрной любознательностью. Мир, раскрывающийся перед ним, раздражает его пытливость и в своей неорганизованности проигрывает при сравнении с высшей гармонией механики..» (М. Май- зель).
«Он в конце концов ушиблен революцией, он её восхищённый и подавленный наблюдатель. Он идёт на поводу у революции, за её "красоту", но не знает своего места в ней» (Р. Мессер).
Противоречат или дополняют друг друга авторы этих суждений? Насколько отлично ваше представление о Пухове от оценок критиков 1930 года?
Какие литературные ассоциации у вас вызывает герой Платонова?
9. Докажите, что для художественного стиля Платонова характерно во взгляде на один и тот же предмет парадоксальное сочетание сатиры с лирикой и трагедии с фарсом.
10. Вам уже известно, что американский писатель Э. Хемингуэй с восхищением отзывался о рассказах Платонова. Известно, что после чтения одного из них эпиграфом к своему роману «По ком звонит колокол» Хемингуэй выбрал слова английского поэта XVII века Джона Донна: «Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе; каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если волной снесёт в море береговой Утёс, меньше станет Европа... смерть каждого Человека умаляет и меня; ибо я един со всем Человечеством; а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол; он звонит по Тебе».
Напишите эссе на тему «Человек как часть Материка».