В своих юмористических рассказах М. Зощенко создавал не только собирательный образ своего современника, зачастую сатирический, но и собирательный образ языка. Язык этот был некрасив, неуклюж, даже бестолков, но именно этим языком говорила улица в двадцатые — тридцатые годы XX столетия. Конечно, для создания такого языкового образа от писателя требовалось большое мастерство, ибо нужно было взять самое яркое из бытового языка и перенести на страницы своих произведений. Не приходится сомневаться, что писателю это удалось блестяще: недаром слава ходила за ним по пятам.
Интересно, что многим подражателям Зощенко так и не удалось подняться от простого копирования некоторых его языковых приемов до настоящих высот языкового комизма. Сравнительно легко копировали обилие просторечной лексики, грубых и бранных слов, неправильно произносимых бюрократических оборотов и т. д. Это было легко даже и потому, что Зощенко здесь новатором не был: достаточно вспомнить лесковские «мелкоскоп» и «долбицу умножения». Феномен Зощенко заключался в том, что отдельные приемы языкового комизма писатель включал в широкий, отчетливо иронический контекст, в котором эти языковые обороты приобретали неожиданное, странное и смешное звучание. Например, в рассказе «Дама с цветами»: «Одним словом, это была поэтическая особа, способная целый день нюхать цветки и настурции или сидеть на бережку и глядеть вдаль, как будто там чего-нибудь имеется определенное — фрукты или ливерная колбаса». Чтобы показать, обнаружить перед читателем способ мышления своего героя, Зощенко намеренно сталкивает в одном контексте «цветки» и «настурции», «фрукты» и «ливерную колбасу». Так возникает комический эффект.
Стихия смеха возникает и тогда, когда в одной реплике сталкиваются слова разной стилистической окраски: «Продрал свои очи наш Снопков» («Землетрясение»); «И барышня говорит: «Валяйте» («Кинодрама»).
Курьезные ситуации возникают и тогда, когда рассказчик буквально воспринимает ироническую реплику собеседника:
«Подходит фельдшер к моей кровати. Здоровается.
— Здравствуйте, — говорит, — как здоровье? Был ли стул?
— Как же, — говорю, — был тут стул, да кто-то из больницы унес» («Случай в больнице»).
«— Непонятно! — крикнул председатель. — Вы, товарищ, ближе к массам... Косоносов подошел ближе к толпе и, свернув козью ножку, снова начал...» («Агитатор»).
Нередко комическое рождается за счет постановки в одном ряду несопоставимых предметов, понятий, явлений. Вот наглядный пример из рассказа «Мелкота»: «Товарищ Барбарисов был настоящий герой. Бился на всех фронтах. И завсегда при мирном строительстве всех срамил за мелкие мещанские интересы и невзнос квартирной платы».
Чрезвычайно важную роль играют слова чужеродной, ♦ экзотической» лексики, введенные в речь малограмотного и малообразованного персонажа:
«Тут снова шум и дискуссия поднялись вокруг ежика» («Нервные люди»);
«Тут, спасибо, наша уборщица Нюша женский вопрос на рассмотрение вносит:
— Раз, — говорит, — такое международное положение и вообще труба, то, — говорит, — можно, для примеру, уборную не отапливать» («Режим экономии»);
«Конечно, некоторые довоенные велосипедисты пробовали оставлять на улице велосипеды. Замыкали на все запоры. Однако не достигало — угоняли.
Ну и приходилось считаться с мировоззрением остальных граждан. Приходилось носить машину на себе» («Каторга»).
Объяснение женского вопроса как предложения, внесенного женщиной, а мировоззрения как несознательности граждан, угоняющих велосипеды, дано рассказчиком без тени иронии. Иронизирует здесь автор.
Постоянное стремление рассказчика ввести в свою речь новые, часто непонятные ему самому слова свидетельствует, о его стремлении быть вровень с эпохой. Правда, ему это не всегда удается, потому что претензии явно превышают его возможности.
Языковые особенности зощенковских рассказов послужили одной очень важной цели: они приблизили писателя к обыкновенному рядовому человеку. Читая рассказы Зощенко, этот человек испытывал доверие к их автору, потому что тот говорил на обычном, близком и понятном ему языке.
Объясняя происхождение своей лексики, Зощенко подчеркивал, что у него была двойная задача: «С одной стороны, мне надо было достичь моего читателя, а с другой стороны, я подошел к языку сатирически, т. е. посмеялся над искаженным языком, на котором многие говорят». Этот искаженный язык был реальным языком современной Зощенко эпохи, языком, возникшим в результате социальных сдвигов и потрясений, языком, отразившим реальное разрушение культуры в начале XX века. Безусловно, комизм в языке рассказов писателя служил задаче поиска духовного идеала человека, человеческих взаимоотношений, человеческой культуры.